Русский

И этим сказал все.

От его долгожданной близости, от его мужского запаха и всепоглощающей упрямой силы в моей голове взорвался разноцветный фейерверк воспоминаний. Не знаю, как надолго я замерла на одном месте, глядя в эти глаза и потерявшись во времени. Словно чья-то невидимая рука привязала меня к стулу в большом кинотеатре и принудила просмотреть фильм о наших отношениях.

О наших с ним отношениях.

О первой ночи, о том, как эти пересохшие теперь губы нежно целовали мою кожу, как эти руки носили меня, обнимали, прижимали к мощному, обнаженному телу своего хозяина. О том, как он шептал ласковые слова, как признавался в любви, как рычал на меня, защищал от меня же самой. Как заботился и переживал…

О том, как я соблазняла его в машине, не зная еще, что он мечтал об этом. Как соблазняла его у него дома и сама вцепилась пальцами в жесткие волосы у него на затылке… В тот момент, когда случился наш первый настоящий поцелуй. О том, как этот человек сходил с ума, увидев мои слезы после нашей первой ночи…

О том…

– Уходи отсюда, – процедила сквозь зубы, глядя и не глядя на него. – Ты ничего не дождешься.

Развернулась, он даже не пытался меня остановить, и так же быстро и решительно направилась туда, откуда пришла. Лишь возле лестницы обернулась. Зачем-то. Может быть, удостовериться, что омоновец ушел. А может быть, подтвердить свою надежду, что не послушал меня.

Он не послушал. И все еще был здесь. Ни сказав практически ни слова – сказал все.

Не двигалась с места. Чуть дольше, чем надо было. Чуть дольше, но достаточно для того, чтобы Андрей, как будто поняв что-то для себя, как безумный сорвался с места и подлетел ко мне. Сжал, затянул в свои объятья!

– Лена, Леночка, стрекоза моя маленькая, – мое лицо утонуло в его горьких поцелуях, а голова безвольно поддалась им, горя в этом долгожданном сумасшествии. – Прости, прости меня, прости…

– Уходи, – упрямо шептала ему. Он слышал меня, но не уходил. – Андрей, уходи, закончилось все.

– Ничего не закончилось! Ничего! – с болью прорычав эти слова, он поднял мой подбородок и… произошёл взрыв!

Это уже не был фейерверк, это был настоящий взрыв! Его губы подхватили мои и трепетно, осторожно поцеловали их. Через этот поцелуй, простое прикосновение, я почувствовала весь объем его тяжелого ожидания и глупой надежды, которой не суждено было сбыться.

– Едем… едем домой, – хрипел он, сжимая руки на моей спине. – Лена, возвращайся. Прошу тебя…

Твердила «нет», как полоумная. Твердила. Твердила… Твердила даже когда, мы ворвались к нему домой, в ту квартиру, которую я покинула больше двух недель назад.

Глава 42

Я въехала в квартиру верхом на Андрее. Обнимая омоновца руками за шею, и ногами обвив его торс. Мы целовались, целовались как ненормальные. Доехали до его дома в полном тумане и уже у самой двери в квартиру вцепились друг в друга, словно два оголодавших зверя.

– Ленка, Леночка моя…

Не смогу сказать с точностью, закрыли ли мы входную дверь. Он уронил меня на кровать в спальне, где я уже очень давно не ночевала. Уронил и накрыл своим телом, подтянулся на своих сильных руках, чтобы захватить в плен мои губы, чтобы обнимать меня и любить. Он целовал мое тело сквозь свитер, сквозь джинсы, целовал всю – от макушки и до самых кончиков пальцев на ногах.

– Стрекоза… Прости меня за все, прости… Я, я виноват перед тобой и буду… всю жизнь буду извиняться. Это я сделал тебе больно. Разлучил с семьей… Я идиот. Эгоистичный идиот, прости меня, стрекоза. Я… сошел с ума. Люблю тебя больше жизни, Леночка… Маленькая моя…

– Замолчи уже, – сказала, подтянув здоровенного омоновца к себе, чтобы снова поймать его губы.

– Я… – хрипел он, – я не буду приставать. Не бойся. Не буду ничего делать. Спасибо… спасибо, что ты вернулась…

Его боль и страдания лились на меня бесконечным потоком, и я все-таки сдалась. Он виноват. Он, безусловно, виноват. Но и я тоже хороша. Мы оба стоим друг друга, и оба тоскуем друг по другу.

Он действительно не собирался приставать, поэтому я взяла его руку и просунула ее под свой свитер, положила его ладонь на холмик своей напрягшейся от возбуждения груди.

– Н-нет, не надо, Лена, – сглотнув, но удержавшись, возразил омоновец, но я упорно удержала его ладонь там, куда положила ее. Все мое тело уже больше получаса горело в агонии, лишь только почувствовав его рядом. И оно словно засияло, переливаясь всеми оттенками наслаждения, когда, наконец, сдался он сам и, получив мое разрешение, набросился на свою непослушную стрекозу. Но сначала я получила еще один обжигающий поцелуй. Его губы танцевали на моих, то сжимая их, то открываясь, позволяя нашим языкам встретиться и доводя меня этим до исступления.