Русский

– Ты себя до смерти так укачаешь, – сказал Андрей, беря его за плечо и останавливая эти унылые колебания.

– Вижу, как персик цветет, арык течет. Вижу ханум, деток вижу. Аллаха прошу: «Помоги убежать». Он говорит: «Беги». Значит, буду бежать.

Взвыла сирена, словно снаружи по тоннелю бежала разъяренная гиена. Светильники панически заморгали, и большинство из них погасло. Все забирались под утлые одеяла, словно погружались в могилы. Серж забрался на верхнюю койку, где еще недавно спал молдаванин. Подумал о Нинон, так что испытал на мгновение лучистое счастье, и погрузился в дымные железные сны.

Глава седьмая

Подземная жизнь с каждым днем казалась понятней, оставаясь при этом ужасной. Серж все так же испытывал кошмар пробуждений, когда включалась сирена атомной тревоги, и клетки мозга выгорали, оставляя в голове фиолетовую пустоту. Он начинал привыкать к зловонию, к стадному поведению людей, которые у всех на виду удовлетворяли свои животные надобности. Он больше не откидывал миску с объедками, выуживая кусочки мяса, хлеб и картошку.

Однажды в месиве овощей, остатков мяса и рыбы, среди опивков вина и сока ему попалась изумрудная, в золотой оправе сережка, которую уронила в тарелку во время оргии пьяная женщина.

Китаец Сен избивал плеткой шагавших в колонне не за проступки, а выборочно, по своему усмотрению, поддерживая этими избиениями повиновение рабов.

Серж успел узнать, на какие работы выгоняют их после сна и какие производства расположены в отсеках за железными решетками.

Белорус Андрей принимал из жестяной трубы ворохи брюк, пиджаков, женских юбок и платьев, которые поступали из крематориев, где мертвецов, перед тем как сжечь, раздевали и одежду отправляли на рынок для продажи. Многие пиджаки, кофты и рубахи были разрезаны на спине, ибо только так было возможно одеть окаменелые тела покойников, перед тем как положить их в гроб. Андрей на швейной машинке сшивал разрез, накладывая искусный шов. Таджики помощники разглаживали рубец, делая его почти незаметным, и реставрированная одежда хорошо расходилась на рынке.

Раджаб вместе с подручными работал скорняком. Из жестяной, вмурованной в потолок трубы на стол сваливались груды мертвых собак и кошек, которых отлавливали по дворам живодеры. Раджаб свежевал тушки животных, сдирал с них шкуры и передавал скорнякам, которые вымачивали шкурки в дубильных растворах. Потом из них шили меховые шапки и воротники, служившие на рынке ходовым товаром. Ободранные тушки тоже направлялись в дело. С них срезали мясо, и оно шло на шаурму или купаты. Скелеты отправляли на заводы по сжиганию мусора, частички пепла оседали на московские дворы, где не переводились бездомные собаки и кошки.

Еще один отсек был приспособлен для рекультивации испорченных пищевых продуктов. Лежалое мясо с душком, заплесневелые куры, начинавшая гнить рыба вымачивались, устранялся неприятный запах тления, продукту возвращался первозданный вид свежести. Его покрывали целлофаном, приклеивали нарядную этикетку, и фирменные, янтарно-золотистые куры, нежно-алая семга, сочная говяжья вырезка не залеживались на прилавках.

Особым делом занимался Лукреций Кар. Его отводили в отдаленный отсек, где блестели мензурки и колбы, пламенели горелки, булькали змеевики. Работники в медицинских масках сыпали порошки на аптекарские весы, фильтровали цветные жидкости, сушили выпадающие осадки. Лукреций Кар был занят производством каких-то уникальных возбудителей, рецептом которых владел один он. Он возвращался после работы в спальный отсек, производил впечатление помешанного, ночью смеялся и читал наизусть стихи.

Серж догадывался, что в огромном подземном лабиринте существуют и другие лаборатории, цеха, производства, удаленные с поверхности земли, где им противопоказан свет солнца. Для обслуживания этих адских производств отлавливались люди, превращались в рабов и спускались в преисподнюю. Среди них оказался и Серж. Но его сошествие в ад не было случайностью. Имело таинственную причину.

Его сосед по койке белорус Андрей – светлая щетина на худом длинноносом лице, синие глаза под широким упрямым лбом – отличался от остальной подавленной и безвольной массы непрерывным сопротивлением, которое он оказывал угнетающим обстоятельствам. Он не давал места унынию, взбадривая себя ироническими высказываниями в адрес охраны, китайца Сена, бессловесных, понурых таджиков. Он не позволял себе безропотное прозябание, в котором таяли воля и надежда на избавление, и находился в постоянном движении, перемещаясь между койками, делал гимнастику, безукоризненно, как истинный военный, заправлял утлую постель. Сержу казалось, что Андрей к чему-то готовится, что-то высматривает, что-то непрерывно просчитывает. Старался держаться к нему поближе, заряжаясь его энергией.

– Ты что, знаешь, как отсюда удрать? – спросил он Андрея.

– Если есть ход сюда, значит, есть ход отсюда.

– Что ты задумал?

– Еще не знаю. Но задерживаться здесь не намерен. Меня там ждут, наверху.

– Кто ждет?

– Товарищи ждут. Батька Александр Григорьевич Лукашенко ждет.