Русский ад. Книга вторая

– Мне – чуть за двадцать, представляете? Вот как вы, юноша… – Борис Александрович по-детски, со слезой, смотрел на Алешку. – Я, знаете ли, сначала заглянул в ГИТИС: «alma mater», какже не поклониться, не зайти…

Пришел. У входа топится буржуйка. Сидит старуха. Она уже сумасшедшая. Совсем! Жжет бумаги. И дипломы. Перед ней – куча дипломов. Они навалены прямо на полу. Сверху лежит красный диплом, с гербом и профилем Сталина. Еще минута… и он сгорит.

Беру в руки, читаю… Господи, оторопь взяла! Кривые, вязью буковки: выпускник режиссерского факультета Покровский Борис Александрович…

– Ваш диплом? – ахнул Алешка.

– Мой! Мой!.. – вскочил старик, и у него задрожали губы. – Я же в Нижний уехал. Вручить не успели…

– Вы садитесь, пожалуйста, – попросил Бурбулис.

– Да-да, покорнейше благодарю. Я, значит, схватил его… Прижал к груди, – старик еле сдерживал слезы. – Если вот фильм сделать, – дешевый трюк, скажут. А это… это… жизнь, родные мои, это жизнь…

Он заплакал, но Бурбулис ничего сейчас не говорил, да и Алешка сидел как завороженный.

Старик достал платок и вытер слезы.

– И сугробы! – воскликнул он. – Такие сугробы я никогда не видел. А мне надо идти дальше, в Большой театр. Там тоже холодно, и Самосуд, директор…

– Может, кофе? – перебил вдруг Бурбулис.

– …благодарствуйте, на ночь, знаете ли, не пью… – Борис Александрович опять закинул очки на нос. – Сидит Самосуд. В шубах. Одна брошена на стул, другая накинута на плечи. И он верит в руках мою телеграмму. На него телеграмма не производит никакого впечатления…

– Ну… а что вы умеете?… – он так… немножко… в нос говорил… – Поднимать занавес, опускать занавес?..

– Все могу, – говорю я гордо. Я ж из провинции!

– И с певцами работать умеете?

– Умею.

– А когда, дорогой, вы ставите спектакли, вам что важнее: музыка или сюжет?

Ну, знаете… экзамен мне устроили!

– Музыка, – говорю я, разворачиваюсь и хлопаю дверью!

Выхожу на лестницы: прощай, любимый Большой театр, возьму сейчас билет в Нижний и ночным уеду…

Вдруг бежит Самосуд. Хватает меня за плечи:

– Подождите, подождите, дорогой! Идемте!

Мы возвращаемся в его кабинет. И он звонит… кому вы думаете?

Сергею Сергеевичу Прокофьеву!

Я обмер.

– Сергей Сергеевич, – говорит, – голубчик! Я нашел режиссера. Да! И он поставит «Войну и мир»!.. Он – бо-о-ольшой режиссер, Сергей Сергеевич… он идет только от музыки… в каждой работе…

Я? Большой режиссер? Откуда он знает?..

Стою ни жив ни мертв: Прокофьев – мой Бог!

– Могли бы вы, Сергей Сергеевич, показать ему партитуру? Правда? Неужели?! Ждем, ждем, дорогой Сергей Сергеевич! Сегодня в восемь, я вас встречу на семнадцатом, как всегда на лестнице…

Бурбулису стало скучно.

– И вечером, друзья, – воодушевился старик, – в Большом театре гениальный Прокофьев играет для нас «Войну и мир»! На рояле – огарочек. Помните… огарочки были такие? Я смотрю на Самосуда, а он плачет… – у старика перехватило горло.

Алешка просто влюбился в Бориса Александровича: настоящий человек их прежней России.

– Давно, давно хотел познакомиться, – взял слово Бурбулис. – Мы, уважаемый, маэстро, всегда поддержим ту интеллигенцию, которая с удовольствием поддерживает нас…

– А ту, которая не поддержит? – Борис Александрович опять закинул очки на нос и с интересом смотрел на Бурбулиса.

– Нейтрализуем, – улыбнулся он.

– Это как?.. – не понял Борис Александрович. – Простите, что будет, вы сказали?

– Видите ли… – Бурбулис опустил глаза, стараясь не обижать старика. – Никто не знает, есть ли Бог. Нет, я считаю, доказательств Его существования. И нет прямых доказательств, что Бог – это миф, гениальное создание самого человечества. Все зависит от того, как преподнести эту проблему. Наши люди не приучены смотреть на жизнь собственными глазами. Они у наших людей подслеповаты и разбегаются по сторонам.

На все исторические процессы… – Бурбулис прошелся по кабинету, – люди смотрят только глазами тех, кому они доверяют: глазами писателей, политических деятелей, эстрадных певцов, актеров театра и кино, работников оперы и – т. д. Тех людей, кто авторитет. И нам, ведущим политикам, которым Президент поручил сейчас сформировать идеологию новой России, совсем небезразлично, какие отряды (я об интеллигенции) пришли под наши знамена. И – кто в этих отрядах.

– Простите… – смутился Борис Александрович. – Дело в том, что Бог есть…

– Кто скажет об этом наверное? – усмехнулся Бурбулис.

– Я скажу. Бог есть и велик тем, что у Бога нет мертвецов. Люди рождаются не для того, чтобы всего через несколько десятков лет стать мертвецами, люди – не звери, каждый человек слишком сложен, слишком уникален, чтобы в конце концов стать мертвецом…

Бурбулис усмехнулся:

– Ну, это ваша точка зрения… Митрополит Кирилл, кстати, говоря, у нас член комиссии по Госпремиям…