Русский Афонский отечник ХІХ-ХХ веков

Иеросхимонах Аркадий (Панфилов) был уроженцем Российской земли. Когда он прибыл на Афон и когда он преставился ко Господу, мы не знаем. Достоверно можно сказать лишь то, что он числился в конце XIX века в списке карульских отшельников и считался настоятелем этой пустыни. [538] Но о нем оставил воспоминания один паломник, посетивший в то время Афон, по которым мы можем судить о высокой духовности отца Аркадия. «Он [паломник] совершал паломничество со старообрядцами, которые хотели открыть свои сомнения опытным в духовной жизни скитским монахам. Естественно, обратиться за решением своих проблем они посчитали возможным только к афонским монахам, которые, как можно было предположить хоть с какой-то долей вероятности, были свободны от „никоновской порчи“. Они особенно стремились к некоему старцу-подвижнику, жившему среди русских иноков Карули, которому, как они слышали, Господь дал особенную благодать.

При входе в Карульскую пустынь старообрядцы сразу стали спрашивать братию, где бы им найти их старца-настоятеля. А старец в это время трудился на огороде, копая заступом землю под овощи. „Подождите немного, пока он выйдет“, – отвечали иноки. Нетерпеливые паломники заглянули в огород и увидели там смиренного старца в разодранной, заплатанной одежде, трудившегося в поте лица. Суемудрые пришельцы не хотели поверить, что этот старичок-нищий – тот самый великий и прозорливый старец, которого они желали видеть и беседовать с ним. Они снова стали спрашивать иноков, требуя, чтобы показали им старца: „Мы из России нарочно приехали и пришли сюда, чтобы видеть его, у нас есть до него важное дело“. – „Мы уже указали вам нашего старца, – сказали им иноки, – если не верите, что это он, то потрудитесь спросить его самого“. Те стали поджидать, когда старец закончит работу. Преподобный (так не без основания называет его рассказчик) вышел, и иноки указали на него: „Вот тот, кто вам нужен“.

Но честолюбивые старообрядцы отвернулись от него в сторону и сказали: „Мы издалека прибыли посмотреть на пророка, а вы нам показываете какого-то оборванца! Но мы еще не дожили до такого безумия, чтобы принять этого старичка-нищего за того знаменитого старца Карули (так называли паломники старца), о котором так много слышали“.

Старец, этот преподобный Сергий нашего времени, взглянул на них с удивлением и проговорил: „Сказано: „...вы духовнии исправляйте такового духом кротости: блюдый себе, да не и ты искушен будеши“ (Гал. 6:1)“. И, не дожидаясь себе поклона от пришельцев, труженик Божий сам подошел к ним и с великим смирением поклонился до земли. Так-то смиренномудрый радуется своему бесчестию и уничижению столько же, сколько богатый и тщеславный приходит в восторг от почестей и похвал людских! Тогда старообрядцы, видя такое радушие убогого старичка, поведали ему печаль свою. Что им доселе не удается повидать их старца – настоятеля пустыни.

„Не скорбите, братья, – утешил их преподобный отец, – Бог так милостив к месту сему. Никто отсюда не отходит печальным. И вам Он скоро покажет, кого вы ищете“. Тут ударило било, и все пошли в храм на вечерню.

По афонскому обычаю ночью наших путников разбудили на полунощницу и утреню. На Каруле служба начинается очень рано – в 12 часов. После Божественной Литургии, которая закончилась лишь в 11 часов дня, все молившиеся в храме стали подходить к старцу под благословение. Смущенные старообрядцы ходили около монахов и богомольцев, окруживших старца, стараясь сквозь толпу разглядеть настоятеля. Один из них, Ляпихин, опять спросил одного из сиромахов: „Кто же этот чернец, что благословляет выходящих из храма?“ Сиромах взглянул на него-то ли с удивлением, то ли с презрением и сказал: „Разве вам не говорили, что это настоятель пустыни, тот, кого вы спрашивали вчера?“

Никак не соответствовал внешний вид старца ожиданиям старообрядцев. Они слышали о его громкой славе и ожидали увидеть человека, сразу поражающего величием и блеском. Вместо этого перед ними стоял человек в простом рубище, малого роста, худого и болезненного вида. Его истощенное подвигами лицо, которое, по-видимому, так часто орошалось слезами, носило отпечаток обычной грусти. Его бедное одеяние более походило на одежду нищего, нежели на одежду иеросхимонаха и притом настоятеля более или менее многолюдной пустынной обители. И тем не менее старец скоро заставил паломников забыть обо всех их первых невыгодных для него впечатлениях, выполнив все, и даже более того, что от него ожидали. Он отдал свою чистую душу всецело на служение Богу, и святость его кроткой смиренной жизни, как солнечный луч, пригрела всходы на засохшей почве, которые посеяны были в сердцах раскольников.

Когда старец стал выходить из храма, Ляпихин спросил его: „Ведь при такой вашей утомительной и суровой жизни можно скоро, пожалуй, умереть“.