Марочный французский коньяк благодатным теплом проник во все телесные клетки Бориса. Ему вдруг захотелось прижать Татьяну к себе, посадить её на белый пароход и долго, долго сидеть с ней на палубе и смотреть в голубую морскую бесконечность. Коньячный мираж прервал певучий голосок Инны. Жена его одноклассника, очаровательная блондинка с чуть подкрашенными зелёными глазами держала вновь заполненный коньяком бокал. Когда Александр познакомил Инну с Борисом, это было почти четверть века тому назад, он даже близко не мог предположить, что она принадлежит к иудейскому племени. Пришлось ей показать свой паспорт, в пятой графе которого значилась национальность, ненавистная антисемитам всего земного шара. В этом же документе каллиграфическими завитушками канцеляристки из паспортного стола было выписано: Пейсахович Инна Моисеевна. Но судьбы господние и, в самом деле, неисповедимы. После женитьбы на Саше её фамилия и имя стали начинаться на одну букву: просто в одночасье Инна Пейсахович стала Инной Ивановой по причине, что её мужа величали Иванов Александр Иванович и поэтому его национальность у юдофобов раздражения не вызывала.
– Танюша, Боренька, – прервав воспоминания Бориса, нежно проронила Инна, – я пью за ваше новое гнёздышко, чтобы в нём было всегда тепло, уютно и чтобы все, живущие в нём, были здоровы. Я вас обнимаю и люблю.
Не прошло и четверти часа, как превосходная иерусалимское «жаркое» под хвалебные дифирамбы, поглощающих её, исчезла со стола. Инна тут же сбегала на кухню и на небольшом подносе принесла несколько красноватых поджаристых стейков.
– Я вас очень прошу, попробуйте, – уговаривала она, – это моя новая подруга научила меня, мы вместе работаем, она приехала в Израиль из Аргентины, из самого Буэнос-Айреса.
– Стейк по-аргентински, – довольно пробурчал Саша, – это совсем неплохо, но так, пожалуй, и коньяка не хватит.
Послушай, Саня, – засмеялся Борис, – я вижу с мясом у вас всё в порядке. Как говорится, что делаю на работе, то и ем.
Саша не обиделся на почти язвительную реплику Бориса, а тут же проронил:
– Боря, ты будешь смеяться, – с грустью в голосе сказал он, – но как-то в автобусе одна женщина, сидевшая рядом со мной, спросила, кем я работаю. Я ответил, что служу в супермаркете мясником.
– А вы и в Союзе были мясником, – справилась она.
– Да, я работаю по специальности, – покривил я душой, – в Москве я работал в мясном отделе Елисеевского гастронома.
– Ты, представляешь, Боря, – возмутился Саша, – она тут же попросила меня достать ей кусок мяса. Это наглядный пример укоренившейся ментальности «совкового» человека. Ты ж понимаешь, что мясо в Израиле не дефицит и десятки его сортов продаются в различных торговых сетях. Однако, бывшей советской женщине будет спокойней на душе, если это мясо ей достанется по знакомству.
– Саня я всё понимаю, – вспыхнул вдруг Борис, – я только не понимаю, почему профессиональный спортсмен и дипломированный тренер должен продавать мясо, а не готовить израильских борцов к олимпийскому пьедесталу?
– Боря, я прошу тебя, – обиженно прошептал Саша, – пожалуйста, не сыпь соль на раны и не наступай на старые грабли. Так получилось, что я не ходил в ульпан, не учил иврит, а пошёл работать, чтобы обеспечивать семью и оплачивать учёбу своей жены.
– Забудь, Саня, про старые грабли, – участливо посоветовал Борис, – а лучше возьми старую лопату и начинай действовать. Всё в твоих силах.
– Боря, ну, в самом, деле, – заныл Александр, – ты же знаешь, я чисто русский человек, мало, что Иванов, так ещё и Иванович. Ну не могу я, как евреи, быть во всём первым.
– Это в чём же они были первыми? – удивился Борис.
– А то ты не знаешь, – буркнул Саша, – кто-то сказал, что в связи с репатриацией, по количеству Героев Советского Союза, Героев Социалистического Труда, лауреатов Ленинской и Государственной премий СССР по-прежнему на втором месте после Израиля.
– Может ты и прав, – откликнулся Борис, – действительно, евреи повсюду первые. Расскажу тебе по этому поводу, уж не знаю, как назвать, то ли притчу, то ли анекдот.
…1980 год, 31 декабря. В московских газетах появляется объявление, что в Елисеевском гастрономе будет в свободной продаже чёрная икра по 67 копеек за килограмм. Тут же выстраивается очередь протяжённостью до самого Кремля. Очень холодно. Люди мёрзнут, но стоят. Иногда устраивают переклички. В 10 часов утра выходит директор гастронома и говорит:
– Товарищи! Евреям икра отпускаться не будет.
Толпа одобрительно гудит, а евреи уходят, проклиная антисемитов.
2 часа дня. К замёрзшей толпе снова выходит директор и говорит:
– Икра будет отпускаться только лицам с московской пропиской.
Часть людей уходит, а вслед им несётся:
– Понаехали тут!!!
6 часов вечера. К совершенно окоченевшей от холода толпе снова выходит директор и говорит:
– Икра будет отпускаться только ветеранам Великой Отечественной войны 1941-1945 годов.
Остаётся несколько десятков человек. В 9 часов вечера выходит директор и объявляет:
– Икра будет отпускаться только ветеранам Отечественной войны 1812 года.