Русский американец

   -- Французы... Дозвольте, я расскажу вам все по порядку. Мой барин, проводив барышню Анастасию Гавриловну, остался в доме и стал обучать своих дворовых парней военным приемам. В тот самый день, как французы в Москву вошли, барин отвел своих ратников к графу Растопчину, в его, значит, распоряжение, а сам домой вернулся... Во всем доме оставались только трое дворовых и я; оставшихся парней барин тоже стал обучать, роздал им ружья... Целый день занимался, а вечером заперся в своем кабинете, да так до утра и не выходил оттуда. А вчера утром и пожаловали к нам гости незваные-непрошеные, окаянные французы... Ворота были заперты, они стучаться стали. Помолился барин, взял ружье и вышел на двор, а с ним три дворовых парня, тоже с ружьями... Мне не велел выходить. "Ты, -- говорит, -- Савелий Гурьич, сиди дома, не показывайся французам, спрячься". Сказал так, крепко обнял меня да поцеловал. "Прощай, -- говорит, -- спасибо за услугу, едва ли мы с тобой на этом свете увидимся... Встретишь дочку мою, скажи, что я благословляю ее, и тебя, старик, за твою верную службу благословляю".

   Дрогнул голос у старого камердинера; слезы мешали ему говорить.

   А бедная Настя, слушая эти слова, плакала навзрыд.

   Когда Савелий Гурьич несколько поуспокоился, Тольский обратился к нему с вопросом:

   -- А дальше что было?

   -- А дальше слышал я, как французы громко стучали и ругались, потом поднялась стрельба, раздались крики, стоны... Я дрожал как в лихорадке, запершись в своей каморке; долго просидел я там, а когда все стихло, помолился Господу Богу и вышел на двор. А на дворе-то весь в крови лежит мой барин. Бросился я к нему, думал, не жив ли. Нет, отлетела его душенька на Божий суд. Одна вражья пуля ему прямо в сердце угодила. Недалеко от барина и три дворовых парня убитыми лежали. Барина-то я в дом перетащил, обмыл, обрядил и на стол положил, а дворовых в саду зарыл: выкопал могилу, помолился, помянул их души и зарыл. А баринушку я думал завтра похоронить, отыскать священника и совершить все по христианскому обряду.

   -- Геройской, завидной смертью окончил свою жизнь ваш отец, -- сказал Насте Тольский.

   -- Папа, милый, дорогой папа! О, если бы я знала, я не уехала бы от тебя. Зачем я не уговорила тебя ехать со мною из Москвы! -- громко плакала Настя.

   Ей дали выплакаться и не старались утешить.

   Ранним утром, едва стало рассветать, старенький священник, разысканный где-то Савелием Гурьичем, совершил отпевание секунд-майора Гавриила Васильевича Лугового. В дощатом гробу, сколоченном на живую руку Тольским и камердинером, вынесли труп из дома в сад, где нашел он себе вечное успокоение рядом с могилой своих дворовых. Простой деревянный крест увенчал его могилу; на кресте Тольский сделал такую подпись: "Здесь покоится майор Луговой, принявший геройскую смерть от рук врагов отечества".

   Настя в течение целого дня не отходила от дорогой могилы, молилась на ней и плакала.

   Однако оставаться дальше в доме майора было опасно: каждую минуту могли снова ворваться неприятельские солдаты.

   Мария Михайловна, следуя совету Тольского, изъявила согласие на время оставить Москву и стала уговаривать к тому же и Настю:

   -- Пойдемте отсюда, милая моя сестра!.. Оставаться здесь нам более чем опасно... Могут прийти французы... А вы должны беречь себя!

   -- Зачем мне беречь себя? Ведь я... теперь сирота...

   -- Ах, Настя! А вы забыли своего жениха, забыли его к вам любовь...

   -- Может, и его нет в живых.

   -- Нет, его Господь сохранит... Я молюсь за Алешу, вы тоже за него молитесь, не так ли?

   -- Да... молюсь... Я так люблю Алешу! -- сказала Настя и наконец согласилась: -- Везите меня, куда хотите, теперь мне все равно.

   И вот опять в глухую ночь Мария Михайловна, Настя, Тольский, Кудряш, старуха Мавра, старый камердинер Савелий Гурьич и дворовые Марии Михайловны в разное время с предосторожностью вышли из Москвы, сговорившись сойтись в той подмосковной деревеньке, где Тольского ожидал отряд его ополченцев.

   Им все удалось, и, собравшись вновь, они стали советоваться, остаться ли еще на некоторое время в этой деревушке или ехать куда-нибудь в более безопасное место.

   Мария Михайловна предложила отправиться в подмосковную усадьбу своего отца Горки, причем сказала Насте:

   -- Там мы будем в полной безопасности: наша усадьба стоит в стороне, и едва ли французы узнают о ее существовании. Там же, наверное, находится с ополченцами и мой отец, а он всегда сумеет нас защитить, если это будет нужно.

   Настя с радостью приняла это предложение.

   -- А мне дозвольте со своим отрядом еще раз сопровождать вас, -- промолвил Тольский.

   -- Да, я только что хотела просить вас об этом, -- ответила Мария Михайловна, крепко пожимая ему руку.

   Поспешно собрались и так же поспешно выехали из деревушки.

   Было уже утро, когда наши путешественницы в сопровождении слуг, Тольского и его отряда ополченцев въехали в усадьбу генерала Намекина. По дороге в нее были расставлены генеральские дворовые с ружьями -- также ополченцы; они должны были следить, чтобы не появились внезапно неприятельские солдаты.