Русский американец

   -- Чего вы испугались? Не надо, Настя, и в минуту опасности терять присутствие духа. Не забывайте: в Боге все наше спасение.

   Громкий говор послышался у самой избы; по разговору нетрудно было догадаться, что это были не французы, а русские.

   -- Кто у тебя, старик? -- громко спрашивал чей-то голос.

   -- Барыня какая-то со своими слугами. Видно, знатная: людей с ней много, -- ответил голос, очевидно, принадлежавший старику, хозяину избы, где остановились наши путешественницы.

   -- А вот мы сейчас узнаем, что это за знатная барыня!

   Быстро отворилась дверь, и в избу вошел Тольский, одетый ополченцем; этот наряд очень шел к его статной, рослой фигуре.

   При взгляде на него Настя как-то невольно вскрикнула и тут же выдала себя: несмотря на ее мужскую одежду, Тольский сразу узнал Настю.

   "Какое сходство!.. Это она", -- подумал он и, обращаясь к Марии Михайловне, вежливо проговорил:

   -- Кого я имею честь видеть здесь в такое время?

   -- Я -- дочь генерала Михаила Семеновича Намекина.

   -- Генерала Намекина?.. Алеша... Алексей Михайлович -- не брат ли ваш, сударыня?

   -- Да, он мой брат.

   -- Возможно ли? Какая встреча!

   -- Вы знаете моего брата? -- спросила у Тольского Мария Михайловна.

   -- Знаю ли я вашего брата? Да он был мой лучший друг и приятель!

   -- Кто же вы?

   -- О, вы удивитесь, если я скажу вам, кто я. Да, впрочем, вам и говорить нечего: спросите об этом у вашего молодого спутника, -- с улыбкой промолвил Тольский, показывая на Настю. -- Этот хорошенький мальчик знает, кто я и что я.

   Настя растерянно прошептала:

   -- Нет я... я не знаю.

   -- Неужели вы не узнали меня? А я вот сразу узнал вас, несмотря на ваш необычный наряд.

   -- Я вас не знаю.

   -- Вы на меня сердитесь за старое? Не думал я, что вы так злопамятны.

   -- Послушайте, скажите же нам, кто вы? -- обратилась Мария Михайловна к Тольскому.

   -- Извольте: я -- Тольский, кутила, игрок и дуэлянт; таким я прежде был, а теперь я -- ополченец или, скорее, военачальник. Под моей командой сотни полторы мужиков, вооруженных чем попало, но все они по первому моему слову готовы идти на смерть и жертвовать собой за родину. Не в похвальбу скажу: со своим отрядом я нападал на целые сотни неприятельских солдат; бил их и в бегство обращал. Ну, довольно о себе; теперь вы скажите, куда вы едете? Неужели в Москву?

   -- Да, в Москву.

   -- Вы меня удивляете: ехать в Москву в такое время!.. Ведь Москвы теперь не существует: она выжжена, и французские солдаты, как голодные волки, бродят по опустелым улицам, ища себе пристанища и хлеба. Вы подвергаете себя и свою спутницу большой опасности.

   -- Я это знаю.

   -- И все же едете?

   -- Да, еду. Не забывайте того, что в Москве еще осталось немало несчастных жителей, голодных, без приюта, больных; им нужна помощь; кроме того, в Москве у меня отец остался, может быть, там же и брат.

   -- Не смею возражать: задуманное вами достойно похвалы. Но что вы можете сделать одна, когда кругом вас целые сотни, тысячи несчастных?

   -- Я не одна; со мною невеста моего брата -- она также хочет помочь им -- да еще слуги.

   -- Дай вам Бог успеха в этом славном деле! Прошу дозволить мне быть вашим проводником. Я выберу из отряда несколько смельчаков, и мы проводим вас в Москву до дому.

   -- Благодарю вас! Я приняла бы ваше предложение, но со мною довольно слуг, в случае нужды они сумеют защитить нас, -- ответила Мария Михайловна.

   -- Не отказывайте мне! Я понимаю: вы и ваша спутница опасаетесь меня; поверьте, перед вами не прежний Тольский! Я также готов служить и жертвовать своей жизнью ради полоненных москвичей.

   -- Что же, если вам угодно, спасибо.

   -- Вы согласны? А вы, Анастасия Гавриловна, все продолжаете на меня сердиться? Смените гнев на милость и протяните мне свою руку в знак примирения. Виноват я перед вами, сознаю, но свою вину я давно искупил. Простите же меня! Смотрите на меня не как на своего врага, а как на преданного вам человека.

   В словах Тольского было столько искренности и сердечности, что молодая девушка протянула ему руку.

   -- Вы... вы... простили меня? -- радостно воскликнул Тольский.

   -- Да, я давно простила вас.

   -- О, теперь я -- счастливейший человек на свете!

   Отдохнув в избе старика, Мария Михайловна, Настя и их слуги отправились к Москве. Тольский с тремя здоровыми парнями, хорошо вооруженными, провожали их. Не доезжая до Тверской заставы, Мария Михайловна, Настя и их спутники пошли пешком, отослав лошадей в деревушку, из которой только что выехали; там же оставался и отряд Тольского.

   Наступила ночь. Войти через заставы было невозможно, так как все они охранялись большими отрядами французских солдат; поэтому путники пробрались в Москву через вал, для дальнейшего пути в городе уже выбирая себе пустынные улицы и переулки, из опасения встретить французских солдат, которые, несмотря на глубокую ночь, шныряли повсюду в поисках надежного укрытия от огня. Пожары в Москве все еще продолжались, хотя и не такой силы, как прежде: большая часть Москвы уже выгорела и гореть больше было нечему.