Русский американец

   Во время Отечественной войны партизаны Фигнер, Давыдов и другие были просто бичом для французской армии. Мужики верхами, вооруженные чем попало -- кто с косой, кто с ружьем, кто с дубиной, кто с большим отточенным гвоздем, прикрепленным к толстой палке наподобие пики, -- выскакивали из леса и кидались на французов, нанося им тяжелый урон.

   Тольский был хорошим стрелком, отличался необычайной смелостью и с небольшим, но отборным отрядом нападал на целые сотни неприятельских солдат, громя и обращая их в бегство; за одну из геройских стычек с неприятелем получил Георгиевский крест.

   Даже Иван Кудряш, робкий парень, следуя общему примеру, оставил свою трусость и принимал участие во всех схватках с неприятелем, причем, объясняя это, сказал своему барину:

   -- Ведь и я -- русский, и мне жаль родную землю. Уж если бабы и дети с французом воюют, то неужели мне сидеть сложа руки?

XXXI

   Распростившись в городе Клине с Алексеем Михайловичем Намекиным, его сестра и невеста остались там ночевать, предполагая на следующий день двинуться в дальнейший путь к Петербургу. Но этого не удалось им сделать. Мария Михайловна, уже выезжая из Москвы, чувствовала себя неважно, но не обратила на это внимания. Однако расставание с отцом и с любимым братом произвело на нее настолько удручающее впечатление, что в Клину ее болезнь усилилась; принуждены были пригласить врача, а о продолжении путешествия и думать было нечего.

   На другой же день из Клина видно было огромное зарево -- это горела Москва, занятая французами.

   Мария Михайловна и Настя, а также их дворовые с замиранием сердца смотрели на это багровое зарево, закрывшее весь небосклон. Слезы лились у них из глаз. Вдруг Мария Михайловна сказала:

   -- Настя, милая!.. Знаете что? Я хочу вернуться в Москву.

   -- Что вы говорите, Мария Михайловна? -- с удивлением и испугом воскликнула Настя. -- Вы хотите вернуться в Москву? Но вы подвергнете себя большой опасности.

   -- А разве мой отец, брат и все те, кто остались в Москве, не подвергаются ей? Если мне суждено умереть, то я умру там.

   -- Но вы больны.

   -- Что значит моя болезнь в сравнении с тем несчастьем, которое обрушилось на бедных москвичей да и на весь русский народ!

   -- Да, да, вы правы, дорогая!.. Мы должны быть около своих!.. И я поеду с вами, -- сказала Настя.

   -- Но это невозможно, Настя, невозможно! Нет, нет, моя милая, я не решусь взять вас с собой; вы -- невеста моего брата; что скажет он, если с вами случится какое-нибудь несчастье?

   Однако сколько ни возражала Мария Михайловна Насте, она наконец была принуждена согласиться и только уговаривала ее для безопасности переодеться в мужской костюм.

   И вот скоро красавица Настя превратилась в мальчика, одетого в красную рубашку, сапоги и русский кафтан.

   Прошло два дня. Мария Михайловна несколько оправилась от недомогания и вместе со своими дворовыми, Настей и нянькой Маврой выехала из Клина в Москву.

   Был поздний сентябрьский вечер, когда они, не доезжая до города, остановились в небольшой деревушке, покинутой своими жителями. Изо всей опустелой деревни обитаема была одна только изба; об этом можно было судить по тому, что в ней виднелся огонек. У отпертых ворот этой избенки и встали наши путешественницы.

   Мария Михайловна в сопровождении Насти и старого преданного лакея Ипатыча вошла в хибарку; тут они увидели следующее. За столом, на котором лежала открытая большая книга, сидел дряхлый старик, седой как лунь, в белой холщовой рубахе; тускло горела тоненькая восковая свечка. Занятый чтением, он, как видно, не заметил неожиданно вошедших к нему гостей и продолжал склоняться над книгою.

   -- Здравствуй, дедушка; прости, что мы ненадолго потревожим тебя, -- проговорила Мария Михайловна.

   Старик вздрогнул и испуганно поднял на нее свои давно потухшие глаза.

   -- Кто вы? Что надо? -- спросил он у них дрожащим голосом.

   -- Мы устали с дороги и просим у тебя, дедушка, приюта.

   -- А вы куда едете?

   -- В Москву, дедушка.

   -- Москвы теперь нет, слышь, нет Москвы. Одно только место осталось, а Москва сгорела, да и хорошо, хорошо!

   -- Ты, дедушка, говоришь, хорошо, что Москва сгорела? -- с удивлением спросила у старика Мария Михайловна.

   -- Да, да, хорошо! Я сам поджигал дома, ходил по Москве и поджигал... Да и не я один, а много нас. Пусть Москва горит, а врагам не достается. Что ж, отдыхайте; хоть и не время теперь думать об отдыхе! Зачем же вы теперь в Москву едете? Из нее бегут, а вы туда?

   -- У меня там свой дом и отец; может, он нуждается в моей помощи -- вот я и еду. А ты, дедушка, один во всей деревне остался? Где же другие жители?

   -- В лесу, в лесу нашли они себе приют; там укрылись от супостатов.

   Едва старик проговорил эти слова, как послышались отдаленные голоса и конский топот.

   -- Что это значит? Уж не французы ли? -- с испугом воскликнули Мария Михайловна и Настя.

   -- Французы сюда не пойдут, им взять здесь нечего. Не бойтесь! -- спокойно промолвил старик и вышел из избы.

   Голоса и конский топот становились все слышнее и слышнее.

   -- Мы погибли, это -- французы! -- упавшим голосом сказала Настя.