Русский апокалипсис

Город до сих пор не поверил тому, что ему вернули имя. Он так стоически переживал свое ленинградское существование, что оказался застигнутым врасплох. Он свыкся с мыслью, что во дворцах поселились пионеры, которые занимаются в кружках шахматами, а в туалетах — онанизмом. Дворцовую мебель сожгли в голодные годы. Но Петербург поскакал вслед за памятником Фальконе. Рыночная экономика подстегнула его, как тощую лошадь. Сначала появились американские сигареты, сносная колбаса, затем рестораны, потом гостиницы, казино и агентства путешествий. Принялись реставрировать разбитые мостовые, в город завезли мощи царской семьи, а девушки захотели быть гордыми валютными проститутками. Содрогнувшись, город вспомнил силу денег.

Народ расслоился. Одни остались мертвецами с героическим прошлым защитников города, ветеранами КГБ. Обвешанные советскими орденами и медалями, цену которых знает теперь барахолка, герои выходят на парады, считая нынешних правителей предателями их молодости. Другие, будто ожив, стали скупать квартиры, бриллианты, дома. Крашеные блондинки приобрели свои первые итальянские туфли в бутиках на Невском и, надев их на свои красивые ноги, приблизились к Европе.

Я сел на кораблик и проплыл под низкими изнанками мостов. Погода благоприятствовала. Липы пахли. Гид на кораблике, дымя папиросой, обещала Летний сад жизни. Дворцы и мосты в ясный день мне показались даже несколько самодовольными. Но подворотни, расписанные мелким почерком графоманов, влачат жалкое существование. Молодые люди фестивального вида открыто целуются на улицах и непринужденно мочатся во дворах. Глаза прищурены, жопы подвижны. За фасадом — интриги, небрежность к жизни. Будет ли у потомства крашеных блондинок, купивших итальянскую обувь на Невском, более солнечное сознание, чем это предполагает связь явлений природы с городской жизнью?

Знай Петр Первый, какое у города предназначение, он бы вряд ли его построил.

Кот и рыбы

Французская Ривьера славна своей жратвой. Ударным блюдом признан буйабес — такая наваристая уха из разных морских рыб и панцирных, с клещами, гадов, что ложка в горячей тарелке стоит торчком. Средиземноморские рыбы подобраны как по вкусу, так и по экстерьеру. Не рыбы — а экстравагантные выродки, оправдывающие свои имена: морской черт, морской петух, морской скорпион, который по-французски созвучен с русским словом «рассказ». Не менее, впрочем, порочна по виду и рыба «Святой Петр» — обязательный ингредиент. Так вот, Французская Ривьера — это и есть буйабес: наваристое скопище человеческих рыб самых разных размеров, амбиций и форм. Здесь все бурлят, стуча крышкой, в одном котле: аристократы, авангардисты, международные авантюристы, местные жулики, снобы, художники, режиссеры, актеры, певцы, иммигранты, политические экстремисты, финансовые воротилы, богема, спортсмены, кокаинисты, самоубийцы и всякие дамы с собачками. Одни просаживают деньги в Монте-Карло. Другие ездят в надраенных, как воскресная обувь, старых автомобилях. Третьи создают шедевры. Четвертые лежат в шезлонгах с книгой в руке и в черных очках. Пятые ходят по магазинам, скупая скатерти с подсолнухами, лавандовое мыло. А можно и просто пройтись по берегу моря на ветреном мысе Фера.

Кот д'Азюр — мое рабочее название этих мест. Писатель Стефан Льежар в 1887 году написал роман «Лазурный берег». Это — калька с французского Cote d'Azure. A я бы так и называл — Кот д'Азюр. Получается прямо-таки роскошный Кот, он лениво греется на солнце с прищуренным глазом и выглядит аристократично, отсюда и гордое имя — д'Азюр. Приехав на юг Франции, ты воруешь у жизни филей бытия. Если в Италии все замешано на культуре, то Кот д'Азюр замешан на кошачьей неге.

Я давно прикипел к этим местам. В 1958 году (благодаря отцу-дипломату) я мальчишкой попал на Каннский кинофестиваль, когда там победил русский фильм «Летят журавли», но запомнил на всю жизнь не Татьяну Самойлову, а колючки кактуса, которые впились в мои ладони: я хотел вырвать его из земли и увести с собой как субтропический трофей. Теперь я превратил для себя Кот д'Азюр в передвижной письменный стол. Чтобы писать, мне нужны не лампы, а солнце. Здесь его всегда предостаточно. И теплого моря в летние месяцы, пожалуй, хватит на всех. Но гудящую толпу туристов я обошел простым способом — приезжаю сюда, когда прилив «оплаченных отпусков» закончен. Демисезонный Кот д'Азюр — это то, что мне надо.