Русский апокалипсис

Есть такие мужские пальто, которые ловко делают вид, что они — скромная серенькая вещичка. Серое — оно и есть серое. Но, если присмотреться, как оно сшито, как сидит, невольно начинаешь с уважением относиться к качеству покроя и шерсти. А как его расстегнешь, появится на свет божий атласная подкладка бордового отлива. Тоже самое и Франция. Выйдешь в серенький день в Париже под моросящий дождь и вдруг ощутишь мокрое блаженство существования. А где бордовая подкладка? С ней во Франции нет проблем. Идешь, допустим, на площадь Сан-Сюльпис возле Люксембургского сада, спускаешься в большой подземный гараж. Через пятнадцать минут ты на французской четырехколесной игрушке (rent-a-car) образца XXI века выезжаешь на поверхность парижской земли. По-прежнему дождь, с неба летят в лобовое стекло желтые листья платана величиной с ладонь с растопыренными пальцами. Сверившись с картой, выбираешь лионское направление. Выехав на автостраду, летишь по мокрому асфальту в сторону Бургундии. Все тот же дождь. Доехав до Роны и оглянувшись на холмы, покрытые виноградниками, ты начинаешь стремительный спуск по карте. Огибаешь справа не нужный тебе сегодня дождливый Лион, и через полтора часа начинается длинный, как лыжный тягунчик, ничем не примечательный перевал.

Когда машина легко преодолеет его, ты увидишь первое чудо: небо раздвинется, как занавес Большого театра, прозрачно-лимонный свет разольется по всей земле, а земля сразу запахнет новыми запахами. Ты в Провансе. Здесь начинается подкладка французского пальто, но, чтобы понять всю ее красоту, надо еще потерпеть. Проехав Авиньон и Экс-ан-Прованс, рвани в сторону моря и в городке Касис скажи ему: «Привет!» Средиземное море? Оно роднее родины. Оно похоже на лоно матери с хулиганской подмалевкой перистых облаков. Тут случится второе чудо: будь то ноябрь, декабрь, февраль или март, ты въедешь в ласковый май. Впрочем, можно и самолетом — сразу в ласковый май Ниццы.

Так стряслось, что наше сознание отдало «ласковый май» на откуп нескольким придурковатым мелодиям, но что же делать, если на юге Франции есть свой вечный ласковый май, который ассоциируется с великими представлениями о радости жизни? От Касиса до итальянской границы радость жизни затискает тебя, не даст покоя. Она не имеет прикладного характера, не основывается на простонародном труде виноградаря или генеалогическом древе аристократа. Она адресована каждому встречному, в ней есть элемент незаслуженного везения.

Сен-Тропе, с точки зрения итальянского вкуса, не бог весть что, ерунда какая-то, и даже гламурные Канны «не тянут» (в смысле архитектуры) по сравнению с врожденным гением итальянского зодчества. Но обаяние этих мест, которые итальянцев тоже сильно притягивают, состоит в преодолении законов приличия, потому что так красиво жить неприлично. Я не говорю, что местные жители, с которыми я знаком по многим поездкам сюда, беспечно наслаждаются жизнью. Но даже в них есть что-то от туристов. Видимо, если все мы — гости на этой Земле, на Кот д'Азюре мы все — туристы. Я ощущаю здесь свою экстерриториальность. Однако я — тоже рыба из буйабеса. Я вплетаюсь в атмосферу Кот д'Азюра сам по себе, наравне со всеми и перемешиваюсь с французами, крепкими пальмами, запахами кофе и апельсиновых рощ, оркестром цикад, плеском яхт в тихих бухтах. Но главное — несгибаемость погоды, бодрость воздуха, которая передается телу, и две синевы, опрокинутые друг в друга: моря и неба.

Несколько лет назад, работая над романом, я прожил, с компьютером и мазутной печкой, неподалеку от Ниццы, в деревушке на холме, несколько демисезонных месяцев. Зима в этих краях входит в понятие демисезон почти наравне с осенью и весной. Незаметно и вдруг зацвели мимозы, которых здесь боятся. Нежные деревья бешено размножаются и своими нежными испарениями провоцируют лесные пожары. Я же боялся не мимоз, а близости Монте-Карло, тем более что в новогоднюю ночь я выиграл в рулетку неплохие деньги (на них можно было снять на весь период моего пребывания машину). В свободное от работы время я все объездил и все повидал: музеи, рестораны, виллы знаменитостей, променады, лимонную фиесту в Ментоне и праздник цветов в Ницце. Но даже после этого я не пресытился Кот д'Азюром. Вот и совсем недавно, приехав на десять демисезонных дней, я вновь ощутил здешний драйв.

— Но разве не здесь бьется пульс мирового тщеславия? Разве сюда, в юдоль сраных снобов, не стыдно ехать? — скажет мне честный русский почвенник, дед Мазай.

— Пикассо, Шагал, Матисс, Корбюзье, — отвечу я.