Русский батальон

– Я все собирался тебя спросить – почему ты с нами?

Она тихо рассмеялась.

– Я даже не знаю. Это было так странно… Они решили прекратить преподавание английского в младших классах, и я осталась без работы. А на следующей неделе те же самые люди пришли ко мне и умоляли, чтобы я помогла им договориться с имперским майором.

Санмартин вспомнил, как Ретталья провел первую неделю, отлавливая людей, которых власть имущие вырвали из привычной, нормальной жизни. Главное, говорил майор, это убрать всяких неудачников. Остальные сами утихнут.

– Они меня не понимали: что это за женщина, которая не стремится выйти замуж и уехать! – объясняла Ханна так, словно это было вполне естественно. – Я не знаю, что бы я стала делать. Я не хотела ничего понимать. Хотела просто жить, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Многие так существуют – неприятно ведь видеть, как много вокруг плохого.

– Да, – медленно ответил Санмартин, – неприятно.

– Ты ведь понимаешь, люди задают себе вопросы…

Он кивнул.

– Вы управляете нами с помощью законов военного времени. Прекрасно. Но ведь это тянется уже три месяца! И трезвые, рассудительные, ответственные люди задаются вопросом, что вы будете делать, когда военные законы прекратят свое действие. Этот человек, Андрасси, которого ввели в Ландрост, они же видят его, знают, кто его туда назначил!

Он кивнул.

– Это – как бы сказать? – нарастает, медленно, постепенно. Но скоро сметет нас всех.

Ее дед и то несколько раз задавал этот вопрос. Страх – как зараза, эпидемия времен катастрофы, он не щадит ни старых, ни малых.

– Ты никогда не рассказываешь о своей родине, – сказала она после паузы.

На скулах у него заиграли желваки.

– У меня нет родины. Когда я уезжал, мне нечего было забрать с собой.

Теперь уже она не знала, что ответить.

– Однажды я взял отпуск на несколько месяцев и отправился под парусом вдоль Большого Барьерного рифа и на север к Соломоновым островам.

Я взял лодку с прозрачным дном и наблюдал за коралловыми рыбками, за подводной фауной. Местные не представляли, как можно на ночь глядя выходить за рифы в такой маленькой лодке. Они думали, что я псих. Возможно, они были правы. Когда-нибудь я сделаю то же самое здесь. Здесь, наверно, тоже есть на что посмотреть. Наверно, у вас тут никто еще не вылезал за рифы. Все так заняты добыванием металлов…

– Тогда расскажи, что ты там видел.

– Расскажу.

Он выставил руку под дождь и набрал горсть воды. Несколько минут прошло в молчании.

– Однажды у нас случилась перестрелка на бледе – то есть в пустыне. Пятеро нас, полдюжины рабочих. И вдруг в самый разгар боя наползли тучи и ливануло как из ведра. На Ашкрофте дождь по большей части испаряется, не долетая до земли, но в тот день был ливень, настоящий гнев Господень. Сверкали молнии, вади наполнились водой, и в них бурлило, как в узком заливе в час прилива. Мы все сбились в кучу на одном холмике, мокрые, продрогшие, несчастные. И обратно вернулись все вместе – рабочие и мы.

– И там был Исаак, да?

– Да. Если бы не этот дождь, я убил бы его или он меня, и нам было бы все равно.

– Вряд ли, – сказала Ханна, нахмурившись.

– Песчаные пустыни мне нравились, – сказал он, помолчав. – Барханы похожи на морские волны. Большие барханы стоят на одном месте по нескольку веков, лишь немного нарастая в одном месте и убывая в другом. Они изгибаются, как прекрасная женщина, что нежится на солнце. А по барханам ползет песок, словно поземка.

– А какого он цвета? – спросила Ханна.

– Песок – желтый. Пыль – красная, всех оттенков, от бледно-розового, как твои руки, до густокрасного, как бычья кровь. Такыры – коричневые и такие гладкие, что песок скользит по ним, как по стеклу. Это неглубокие низинки, куда веками стекает вода и высыхает, а пыль и ветер шлифуют их до блеска. Камни – черные, железо и окислы марганца. Местами попадается голубое и серое – там, где стоят остатки скал, источенных ветрами. Может, есть там и другие цвета; но я помню эти.

Он умолк – словно дверь захлопнулась и никогда больше не отворится. Убрал руку под навес, стряхнул с ладони воду.

– Когда я был на Ашкрофте, даже не подозревал, что бывают колониальные миры такие, как ваш.

Он обнял ее за плечи.

– Тебе это не нравится?

– У вас есть все, чего у рабочих-рабов нет и никогда не будет.

– И мы отказываемся от всего этого.

– Некоторым из вас нужно нечто большее. Они вместе смотрели на дождь.

– Все колониальные миры гноятся, гноятся и наконец загнивают. Ассамблея слишком бережлива, чтобы предотвратить это, зато они могут позволить себе посылать туда целые батальоны, когда запахнет жареным. – Он снова хлестнул тростью по зарослям хвоща. – Иногда мне кажется, что здесь тоже все скоро взорвется. Но потом я говорю себе: «Нет, Варяг у нас заговоренный. Его судьба бережет…»

Так или иначе… – Он хлестнул наискось по струям дождя. – Я давно не видел его таким напряженным. Я тебе говорил, что возьму лодку и уйду в море? Это я врал. Зачем Ретт послал тебя? Она зажала ему рот рукой.