Русский Бертольдо

Те, кому не удалось увидеть Бертольдо на сцене, узнавали о его театральной карьере, читая «Bibliothèque universelle des Romans» (1778) или ее русский перевод — «Библиотеку немецких романов» (1780). Здесь читателям сообщалось о том, что проделки Бертольдо широко «представляют на Италианских театрах», таким образом, о них «каждому почти известно»[341]; назывались успешные постановки итальянской труппой гольдониевой комедии (intermède) «Bertholde à la cour» в Парижской Opéra, а ее версии (imité) «Bertholde à la ville» — на сцене Comédie Italiene[342].

Так или иначе, Бертольдо — мудрый придворный, счастливо улаживающий любовный конфликт при дворе, умело расставляя всех участников по своим местам согласно социальной иерархии, — несомненно, сыграл свою роль в том, что образ «сельского мудреца» вскоре прочно укоренился на русской сцене.

Один такой персонаж по имени Нардо — «богатой мужик и от натуры философ» из комической оперы «Сельской философ», представленной «на Московском театре 1774 году»[343], — прямо заявлял о себе без ложной скромности: «Хотя я и крестьянскаго рода, и ничему не учился, однакож могу чрез тонкия разсуждения здраваго разума многих вещей причину познавать»[344]. Незатейливые рассуждения Нардо о жизни наполнены прозрачными аллюзиями, которые должны были, очевидно, внушить зрителям мысль о присущем ему врожденном достоинстве: его лопата — это «скипетр», на поле он «царствует», капуста и прочие растения — его «подданные»[345].

Очевидные параллели с романом Кроче читаются и в анонимной комедии «Сельской мудрец», которая в 1785 г., по сведениям составителя «Драмматического словаря», также была «представлена на Московском театре»[346].

Положительный и вполне состоятельный крестьянин Иван при всем своем уважении к верховной власти имеет (как и Бертольдо) самые что ни на есть эгалитаристские убеждения: «<…> какогоб кто знатнаго роду ни был, а в земле не займет более шести футов»[347]. Он пренебрегает предлагаемыми ему почестями, отказывается даже от получения дворянства и не испытывает ни малейшего любопытства к самой персоне короля («Чтоб я пошел смотреть короля!»)[348]. Если в «Бертольдо» после смерти героя «царь для вечной памяти такого великаго человека велел высечь на гробе его надпись золотыми словами», то в «Сельском мудреце» эпитафия заготовлена заранее самим Иваном, который предусмотрительно пожелал выразить свою жизненную философию:

Здесь погребен земледелец Иван, которой ни перед кем не унижался, никогда не бывал в городе и никогда не видывал Короля, хотя и почитал его. Он никогда ничего не пугался, и сам никого не устрашал; не зная ни нужды, ни ран, ни тюрьмы, и чрез шестдесят лет в доме его не приключилось ни нещастия, ни ссоры, ни болезней <…>[349].

Без «золота» и в этом случае не обошлось: «Эта эпитафия так хороша и замысловата, — воскликнул прочитавший ее король андалузский, — что я в жизни своей лучше не читывал. Она достойна начертана быть золотыми буквами»[350]. Чтобы заполучить Ивана (вместе с его прекрасными дочерьми!) ко двору, король также прибегает к хитрости, — правда, более изощренной, чем заниженный косяк двери в покоях короля Альбоина из романа Кроче. Зато мотив «поклона королю» обыгрывается здесь уже в духе «просвещенного» времени: крестьянину Ивану все же пришлось припасть к ногам короля, но сделал он это исключительно из сострадания к провинившемуся придворному, которому грозила смертная казнь.

Угадывается присутствие Бертольдо и в комической опере Екатерины II «Федул с детьми» (1790)[351], первое исполнение которой состоялось 16 января 1791 г. в Эрмитажном театре. Возможный образец этой оперы — интермедия К. Гольдони «Бертольдо при дворе» — был давно известен императрице. Еще в 1761 г. интермедия в ряду праздничных торжеств в честь ее дня рождения (тогда великой княгини) несколько раз шла на столичной сцене[352]; ее либретто, без сомнения, можно было найти в Эрмитажной библиотеке[353].

Все содержание оперы «Федул с детьми» (которая, разумеется, шла с огромным успехом) сводилось к любимой мысли императрицы — каждый человек должен быть счастлив на своем месте. Она была выражена предельно просто словами разумной дочери Федула, Дуняши: «Я крестьянкою родилась, / Так нельзя быть госпожой», и «Я советую тебе, / Иметь равную себе»[354]. Следует учитывать, что, помимо литературного прообраза, за этим незатейливым сочинением Екатерины II стояла реальная судьба актрисы придворного театра Елизаветы Урановой (Сандуновой), что придавало истории вокруг постановки оперы особую остроту[355].