О договоре тут же было донесено в Москву. Разумеется, Иван Васильевич сделал вид, что очень переживает за новгородцев, каково им будет под королем, и послал об этом сказать в Новгород. Аналогичное сожаление и печалование о судьбе новгородцев послал и московский митрополит. Оба послания зачитали на вече. Последнее особенно большое впечатление произвело на бояр и богатых новгородцев, они плакали и смущались. Но черные люди Новгорода все поняли правильно и на печалования митрополита ответили ором негодования. Марфа Борецкая быстро и доходчиво объяснила новгородскому народу, о чем именно так переживает московский митрополит и чего так желает от Новгорода московский князь, которому веры нет и быть не может. Московские послы желали увезти с веча челобитную своему князю, чтобы вновь вернуть Новгород под его руку. Вече попросту их прогнало, и они с позором вернулись к Ивану Васильевичу. Уловки не сработали. Тогда, созвав ближний круг, московский князь объявил, что сделал для мятежных новгородцев все и теперь должен идти на них войной, чтобы взять законную дедину и отчину.
Время для похода он выбрал самое опасное для Новгорода: Михаил Олелькович вынужден был оставить город, чтобы принять наследство от умершего брата. Иными словами, в Новгороде вся военная сила были – ополченцы. А ополчение в Новгороде теперь было безнадежно слабым, не то что несколько веков назад. В Москве знали, что новгородцы могут выставить большое число ополченцев, но у них нет профессионального войска (а это – только княжеские дружины), и Новгород совсем не похож на крепость – стены его слабы, местами сложены и вовсе из земли, и оборонять такой город почти бессмысленно. Получив очередное посольство, которое уже прямо говорило о скорой войне, горожане перепугались. Но отступать было поздно, и им пришлось срочно писать Казимиру, просить помощи.
Иван Васильевич заручился поддержкой церкви, приложившись едва ли не ко всем имевшимся иконам, и теперь московским людям, не понимавшим, почему вдруг христиане идут бить христиан, батюшки объясняли, что «не яко на христиан, а яко на иноязычников и на отступников православия».
А в Москве Иван Васильевич созвал бояр, епископов, воевод и объявил начало похода. Новгородцы послали к псковичам, но тем не понравилось, что к ним прислали посла не по форме, то есть недостаточно знатного и не по протоколу одетого, и они обещали, что подождут, когда московское войско с князем войдет на Новгородскую землю. А когда оно вошло – встали на сторону москвичей. Теперь на вольный город шло огромное, собранное из всех княжеств и земель войско Ивана Васильевича. И сразу же земли Новгорода стали превращаться в выжженные пустыни.
А тут в Новгород явился очень некстати старец Зосима, который хлопотал о передаче монастырю соловецких рыбных ловель, и, получив сперва неприемлемый для себя ответ, стал пророчить о страшной участи Новгорода и предрек смерть боярам, которые собирались в доме Марфы. Дабы не порождать паники, ему ловли тут же отписали, но было уже поздно – слухи о пророчестве пошли гулять. Их охотно распространяли московские доброхоты. Кроме видений Зосимы, молния как назло разбила крест на Святой Софии, на гробах двух архиепископов вдруг выступила кровь, заплакали слезами две новгородские иконы, а с верхушек деревьев однажды хлынули потоки воды. И помощи от Казимира не было, поскольку тот был занят другими делами и стремился их хотя бы завершить или приостановить.
Иван Васильевич заручился поддержкой церкви, приложившись едва ли не ко всем имевшимся иконам, и теперь московским людям, не понимавшим, почему вдруг христиане идут бить христиан, батюшки объясняли, что «не яко на христиан, а яко на иноязычников и на отступников православия». Для новгородцев такое обвинение только еще больше добавило смущения в умы. Вот в таком апокалиптическом настроении ополчение Новгорода отправилось биться с московскими войсками. Новгородские воины не то что не владели оружием, многие из них и ездить верхом едва умели, и в ополчение сперва брали по желанию, а потом стали просто назначать по спискам. В общем, вместо войска Новгород выставил испуганную толпу необученных и плохо вооруженных людей.
В бою при Корыстыне (точнее, в пародии на битву) часть ополченцев перебили, часть поймали и отрезали им уши, губы и носы и в таком виде отправили в Новгород, чтобы сломить боевой дух горожан. Однако эффект был обратный. Если на вече стали вроде бы склоняться, чтобы сдаться на милость московского князя, то после появления «резаных» снова послали умолять Казимира. Король должен был подойти на Шелонь, где ожидалась решающая битва.