Русский бунт

Шелобей посмотрел на нас, лениво презирая.

— «Хочу быть никем» — тоже маска. Молчание — тоже игра, — пробормотал я с язвой. — Все мы смотрели «Персону» Бергмана…

Шелобей беспокойно полез за пачкой.

— Ну, я, допустим, не смотрел, — обиделся Толя. — Но я вообще планирую заняться кинообразованием. Ближе к лету.

Мы шли немного молча.

— Но Шелобей не такой дурак, как ты думаешь, — пробормотал я неторопливо. — Лишние слова всё-таки есть. — Ещё прошагав, я повернулся к Шелобею и прибавил: — Извини.

Он кивнул, как будто благословляя.

— А я не верю в лишние слова! Слова делают жизнь разнообразней! — Толя заорал: — Говно! Прошмандовка! Курочкин сын! — Дёрнов бросился щекотать Шелобея. — Ну давай, колись! Куда нам идти?

Шелобей довольно грубо оттолкнул Дёрнова, — выждал (серьёзный лицом), достал из кармана распечатанные билеты и медленно протянул их ему. Клуб «Плутон», Сыромятнический проезд что-то там.

— Давайте по карте, что ли, посмотрим? — предложил я.

— Ну это не спортивно, — возразил Толя.

Из-за очередной дороги — вблизи — нам махала рукой ещё одна церковь: тоже бирюза, тоже тёмная — на ярко освещённой дороге она стояла чужестранкой. Мы перешли к ней (за забором прятались замотанные в полиэтилен деревья). Я бросил взгляд налево: опять Котельническая высотка — звезду на лбу чешет. Я бросил взгляд направо…

— Так мы к «Бауманской» выйдем, — понял я.

Решили спрашивать: поймали старушку с тележкой о двух колёсах и бородавкой в три белёсых волосинки над губой (у бородавки был вид «А вы не знали?»). Объясняла крайне муторно: ой, на трамвае, потом на троллейбусе, а вообще лучше на метро и на автобус. Мы ужасно благодарили, раскланивались, — а всё равно не знали, куда идти.

Вдруг — Шелобей щёлкнул пальцами, молча кивнул и пошёл. Мы — за ним. Яуза, мост (макушка надзирателя реяла над домами), серые дома, нотариус, поворот, разрисованный тоннель — дошли мы за десять минут.

— Могли бы и по карте посмотреть, — буркнул я Дёрнову.

— А как я Москву по карте изучу?

Через непонятные корпуса насупившихся комбинатов, угрюмых цехов — к ещё одному, от них отличному только очередью, курящей на морозе. Место модное и стрёмное. Прозрачные шторки-полоски, как на скотобойне, общий туалет с корытом для помыва рук, — и зал: с высоченным потолком и окном во всю стену. Прожектора, красный свет, зелёный свет, сцена, кафель, трубы, барная стойка, бетонный пол, облезлый диван в углу — непонятно, что за предприятие когда-то здесь было.

Сдаваться в гардероб мы не стали — всё равно отопления нет. Послонявшись среди жиденькой (андеграундной) толпы, мы зависли у стенки. Толя Дёрнов бухнулся на диван, положил на глаза по пятаку и скрестил руки на груди. Шелобей покивал сурово и нежно: устал пацан, мол.

Мы стояли как два старика и молча оглядывали молодняк: обнажённые щиколки, модные вакуумные куртки, одинаково выбритые затылки, бесформенные спортивные штаны — всё это даже скучно. Звучал самый обыкновенный туц-туц, — а впрочем, не самый скверный.

Я всё поглядывал на часы (Шелобей в этом плане держал себя стоиком): минут тридцать прошло, — а народу всё так же скромно. И — что главное — нет того бородатого деда в заплатанной джинсовке, которого я видел на каждом концерте «Бруно». Ладно, клуб, ладно, аскет Шелобей. Но вот отсутствие этого деда…

Началось. Лучи метнулись в сторону сцены, народ сбился. Я наклонился к Дёрнову и стал его трясти: он заснул глубоко, добудиться было не так-то просто… И тут я услышал: чалый туц-туц сменил разудалый дынц-дынц. Я оглянулся — на сцене два чувака: один — в чёрной рубашке, с гитарой, другой — крепыш за синтом.

Это были не «4 Позиции Бруно».

Мы с Шелобеем переглянулись: его взгляд тоже не понимал, что стряслось. Люди вели себя так, будто всё происходит самым надлежащим образом. Ну а Толе было плевать, что именно исследовать.

Минут двадцать мы без особого энтузиазма стояли у стенки и слушали. Я несколько стыдился, что мы такие чужие среди общего экстаза и пару раз пытался потрясти головой (в конце концов, гитарист был ничего), — но мой обман был слишком явен, и я перестал. Может, разогрев просто? Когда у меня появилась светлая мысль спросить кого-нибудь — сцена замолчала и к гитаристу подошёл жилистый кто-то.

— Спасибо большое, что пришли! — заговорил гитарист в микрофон, — Но… сейчас подъехали сотрудники наших уважаемых правоохранительных органов и они просят всех покинуть помещение. Ещё раз спасибо, что пришли! Было круто! Обязательно повторим!

— «Сейчас подъедет человек»! — прокричали из зала.

— Уже подъехал, — ответил гитарист невесело.

Пробирались через народ, набившийся в глотке выхода. «Их-то за что? У них экстремизма в текстах ни тю-тю». — «Да это на клуб рейд, что непонятного?» — «Я чё-то ни одного упортого не видела». — «Потому что у самой нос в табаке, ха-ха-ха-ха!» — «Извините, — вмешался я, — а разве не „4 Позиции Бруно“ должны были выступать?» — «А чё — тут „Бруно“ будут??». — «Я не знаю. Должны были. А эти кто?» — «Это „Интерчейн“».