Когда государственных преступников собрали в кружок, то Остермана повели четыре солдата на эшафот и посадили на плохой деревянный стул. Остерман обнажил голову и секретарь сената прочел приговор (обвиненные узнают содержание его только на лобном месте). Там значилось, что Остерман лишается головы и будет колесован. С хладнокровным выражением в лице слушал он это; только при чтении по временам он взглядывал на небо и тихим движением головы давал знать о своем изумлении. Потом солдаты повалили его на землю вниз лицом, а палач обнажил шею и положил на плаху. Между тем, как один держал голову за волоса, другой вынимал из мешка топор. Остерман протянул обе руки перед собою; но по оклику одного солдата должен был их поджать под себя крестообразно. Когда уже был он готов к смертному удару, то сенатский секретарь вынул другую бумагу и прочел в коротких словах: «Бог и императрица дарят тебе жизнь!» Солдаты и палачи снова подняли его, снесли с эшафота и положили на сани.
Близ стоявшие не заметили в продолжении этого страшного зрелища никакой перемены в поседевшем государственном муже, только в то мгновение, когда его клали на плаху, у него тряслись несколько руки. Его до тех пор держали в кругу, пока прочим, которых не взводили на подмостки, прочитали приговоры.
Гр. Головкин и барон Менгден, боязливо закрывшие верхнею одеждою лицо до глаз, выказали много малодушия. Граф Левенвольд, несмотря на внутреннюю скорбь и видимые следы едва сносимой болезни, поддерживал свое обычное хладнокровие и любезность. Фельдмаршал Миних выказывал достойное удивления бесстрашие, твердость и гордую осанку. Его первого вывели из круга и в императорском придворном возке, в сопровождении четырех гренадер, отвезли в крепость. За ним следовал в своих извощичьих санях Остерман, а потом в таких же — наиболее убитый гр. Головкин. Гр. Левенвольд, барон Менгден и Темирязев были сначала препровождены в сенат.
Солдаты, сопровождавшие Остермана, Миниха, Головкина и Левенвольда, не были в состоянии скрывать чувства горести. Чтобы выказать им свое почтение, они по народному обычаю называли, обращаясь к ним, «батюшкою» и старались выразить им свое сострадание утешительными словами.
Придворная жизнь
ШУТКА ЕКАТЕРИНЫ I
1725 г. Апреля 1. На рассвете, ее величество императрица, для шутки, приказала ударить в набат, который многих жителей города ввел в обман и познакомил с первым Апреля. Но я не хвалю такие шутки, потому что это не обходится без сильного испуга для иных, которые пробуждаются от сна и не могут знать, близко или далеко от них мнимый пожар.
«Дневник».
ПРАЗДНИКИ ПРИ ДВОРЕ АННЫ ИОАННОВНЫ
(Из писем). С.-Петербург, 1733 г… Теперь у меня есть время и случай описать вам Двор; начну с Царицы: она почти моего росту, но несколько толще, с стройным станом, смуглым, веселым и приятным лицом, черными волосами и голубыми глазами. В телодвижениях показывает какую-то торжественность, которая вас поразит при первом взгляде; но когда она говорит, на устах играет улыбка, которая чрезвычайно приятна. Она говорит много со всеми и с такою ласковостию, что кажется, будто вы говорите с кем-то равным. Впрочем она ни на одну минуту не теряет достоинства Монархини; кажется, что она очень милостива и думаю, что ее бы назвали приятною и тонкою женщиною, если б она была частным лицом.
Китайцы по очертанию лица весьма походят на Татар. В тот день, как им давали аудиенцию (это было поутру), при дворе был бал. Когда собрались гости, то они, вошедши в зал с своими переводчиками, казалось, замечали всякую безделицу с любопытством явных невежд. Ее Величество спросила у главного из них (их было тут трое): «Какая дама здесь прелестнее всех?» Он отвечал: «Смотря на небо в звездную ночь, можно ли сказать, которая звезда более блестит?» Но видя, что Императрица желает решительно знать, кого он предпочтет, он вежливо поклонился Великой Княжне Елизавете и сказал: «Из числа всех этих прелестных дам, я почитаю эту прекраснейшею, и если б только у нее были не так велики глаза, то никто бы не мог взглянуть на нее, и после жить». Во всякой стране свои понятия о красоте; по нашему вкусу у Великой Княжны прекраснейшие глаза. Ее Величество спросила Посла: «Из всего того, что ты здесь видишь, что более всего поражает тебя несходством с обыкновениями твоей страны?» «Видеть женщину на престоле», отвечал он. После этого они введены в придворный маскарад, и когда спросили их, не кажется ли им это странным? они отвечали: «Нет, потому что для нас здесь все маскарад».