Русский частокол

— Пушнину загрузили в повозку, коней освободили, свели в табун у рощи. Двое режут баранов, взятых вместо куниц в Заледово. Не успеет солнце уйти за лес, трапеза будет готова.

— Хорошо.

— Хотел узнать, дозор выставлять будем?

Тархан отмахнулся:

— К чему? Мы десятком прошлись по трем селам полян, и никто против слова не сказал. Смирились поляне. Не напали, а могли бы и убить, но сюда не придут. Будут высматривать пыль с дороги, когда поедем домой. Переход до главного стана недлинный, но по лесу. Сначала двинемся по дороге, потом свернем на тропу. А как идти по лесу, сам знаешь. Пусть воины отдохнут. Как будет готова еда — ужинаем, и по шалашам. Не забудь мне перед сном отвару дать. Ноет спина сильнее обычного.

— Может, зельем змеиным растереть?

— Нет, — поморщился тархан, — то умеют только нежные руки наложницы.

— Когда это будет.

— Ничего, отвар покуда помогает.

— Сделаю, господин, все что надо у меня в запасе большом.

— Ну и хорошо.

После трапезы вечерней и молитвы хазары улеглись в шалашах. Тархан, болышчы и Джабу расположились в шатре.

Авартук подал Ильдуану чашу с отваром, куда заварил и травы сонной. Тархан ничего не заметил, выпил, лег на лежанку из овечьих шкур, сунул под голову суму. Оружие и доспехи рядом. Уснул.

Болышчы задул огонь в плошке.

Ночь выдалась светлая.

Как все утихло, Авартук подал знак сыну тархана.

Они вышли на улицу. Авартук спросил:

— Ты с Добаком договорился?

— Да.

— Он должен сюда подойти?

— Нет, будет ждать у оврага.

— Правильно. Тогда иди к табуну. Кони стреножены, охраны нет. Возьми мешки для морд лошадиных да ремни для красавицы, выводи коней лощиной. Далее…

Джабу прервал помощника:

— У меня хорошая память, Турис.

— Ну тогда удачи тебе, молодой господин.

Джабу забрал мешки, ремни, веревки, сложил в небольшую суму, надел пояс с саблей и скрылся среди кустов, за которыми на поляне жевали траву довольные долгожданным отдыхом кони.

Джабу выбрал своего коня и коня Аваза. Повел их в обход лагеря к лощине, по ней вышел к оврагу.

Добак вылез из кустов, напугав коней и самого Джабу.

— Шайтан! Ты как нечисть. Откуда взялся?

— Из кустов.

— А подать сигнал не мог?

— На что? Все хорошо же.

— Что у тебя из оружия?

— Дубина.

— Дубина? А сабля?

— Мы же не с полянами биться идем, и дубина сгодится. Ею, если ударить слегка, и не убьешь, и не покалечишь, а сознания лишишь.

— Ладно, тебе видней. Пошли.

К полуночи хазары вышли к месту засады…

Болышчы оказался прав. Вавуле и Ведане не спалось. Им хотелось близости, но в доме этим не займешься, да и на селе не спрячешься. Кто-нибудь да увидит, потом смеяться будут. Посему решили пойти на реку.

До кустов не дошли, никого нет, разделись, ополоснулись в реке и легли на теплый еще песок. И мир для них перестал существовать.

И так почти до полуночи. Насладившись друг другом, встали нагими.

Вавула надел штаны. Спросил у невесты:

— А ты чего не одеваешься?

— Ты иди на село, родной. А я покуда задержусь.

— Зачем, милая?

— Не догадываешься?

— Купаться будешь?

— И купаться тоже.

— Ну и я тогда.

— Купайся, подожду.

— Отчего не вместе?

— Я потом. Мне надо, Вавула. Иди домой и ложись, я управлюсь и приду. Дорогу знаю, собаки ко мне принюхались, не тронут. Приду и под бочок к тебе лягу.

— Ну, коли так…

— Почему сомневаешься? Хазары в своем лагере. Отец ведает, что я здесь, и уже смирился, что убежала с тобой. Кто меня тронет? Разве что водяной? Но он в омуте сидит, а Купалы день прошел.

Вавула согласился:

— Ладно, я пойду домой, но ты, если что, кричи.

— Как же кричать, все село разбужу?

— Ничего.

— Как скажешь. Ну иди же, невмоготу мне, разумеешь?

— Угу.

Вавула пошел на село.

Проснулась мать:

— Миловались, что ли?

— Да, мама.

— А где Ведана?

— По нужде осталась, омоется в реке и придет.

— Пошто ты ее одну оставил?

— Так пожелала.

— Ну, ушел бы с берега и встал за городьбой.

— Э-э, мама, что с ней будет, мы же рядом.

— Ладно, дело ваше.

Мать снова легла. Довольный Вавула растянулся на лежанке у печи и… тоже уснул.

Ведана вошла в кусты ровно в тот момент, когда к берегу подошли Джабу с Добаком.

Сын тархана успел заметить, как нагая женщина шмыгнула сквозь листву, потянул товарища к городьбе.

— Там девка, в кусты пошла.

— Неужели кто-то ночью купаться вышел? Тогда худо, Джабу, тогда Вавула и Ведана другое место искать пойдут.

— Но она голая, одна на берегу. Девицу так не пустят, да и замужнюю тоже. С замужней мужик бы пошел, а та — одна, а может, мужик где поблизости?

Добак, как собака, повел носом, прислушался:

— Да нет, вроде одна она, там еще шевеление и запах. Поглядим, что делать будет.

Сын тархана поник:

— Делать мне боле нечего.

И едва не подпрыгнул от радости, когда увидел Ведану, вышедшую из кустов. Ее нагота тут же возбудила в хазарине жгучее желание. Он едва не бросился к ней. Удержал Добак.

— Не спеши, Джабу, Вавула не отпустил бы ее одну на реку.

— И где он?

— А шайтан знает.

Ведана между тем прошла мимо одежды, оглянулась, зашла в воду, присела, стала мыться.

— Да она моется, Джабу, — шепнул Добак.

— И чего? Все женщины полян моются.

— Чую, они уже помиловались с Вавулой. Никак Ведана отправила его домой.

— Он бы не ушел.