Русский декамерон, или О событиях загадочных и невероятных

И в Сухуми у него вдруг начались судороги — то ногу сведет, то руку. Я ему массаж делала, видела, как он хочет избавиться от свой беды. Купили «но-шпу», судороги чуть поутихли. Обрадовались мы, что вроде все как надо идет. Я уже и водку вместе с ним пить стала, чтобы помочь ему.

«Знаешь, — как-то в постели признался мне Владик, — а я ведь почти что изменил тебе весной. Пристала некая женщина, как оказалось, любовница одного профессора и бывшего спортсмена-штангиста. Пришлось лечь с ней в постель — она без ума была от моего тела. "Тебе, — говорит, — в подметки не годится мой бывший!" А когда дошло до дела, как я ни старался — ничего не вышло. Пришлось сказать ей, что жена у меня красавица, а она — не в моем вкусе. Боюсь, что она своему "бывшему" все расскажет, а он часто в твоем институте бывает. Пойдут гулять сплетни. Хотя бы уж скорее настоящим мужиком стать, все сделаю для этого!»

И тут я совершила ошибку — сказала, что знаю этого «бывшего» и назвала твою фамилию, — призналась Лика. — А потом уже ошибку роковую — выпила, дура, и призналась, что была с тобой. А он только и спросил: «Ну и как этот штангист в койке?» Я и сказала, как.

Посмотрел Владик мне так пристально в глаза и повернулся к стенке.

«Может, и прощу тебе это, когда опять мужиком стану, но только не сейчас!» — прошептал он в стенку.

— А назавтра пошли мы с ним на море купаться, ты знаешь, там пляж весь в спасателях и наблюдателях. Было десятое августа… — Лика всплакнула и, утерев слезы, продолжила. — Плывем вместе, чувствую, Владик задыхается. Перевернулся он на спину, лежит, пытается отдышаться. Вдруг глаза его закатываются и тело как-то задергалось. Я — к нему, голову поднимаю, чтобы не захлебнулся, ору благим матом, машу рукой. Помогите, мол, тонем!

Подоспели спасатели, вытащили Владика на берег, начали откачивать, а воды в легких нет! Подошел врач, посмотрел и говорит мне: «Остановка сердца, мы бессильны!»

— И все, делай что хочешь! Как это ужасно — все отошли в сторону, оставили меня одну с мертвым мужем. Сама, дескать, и разбирайся с ним. Поодаль отдыхающие купаются, в волейбол играют… Нет, не по-людски все это! Как антилопы в Африке — лев только задрал одну из них, а остальным — хоть бы хны! В Москве подтвердили — остановка сердца из-за дефицита калия. Принимаешь мочегонное — принимай и препараты калия! Говорят, от этого много спортсменов погибает, футболисты прямо на поле мрут! Нет, чтобы везде кричать, писать об этом, — держат в секрете, у нас, мол, в СССР допингами не пользуются! — снова взвинтилась Лика. — Так он и не простил мне измену с тобой! Что делать теперь? — снова заплакала Лика.

— Молиться, а что еще? — высказал я то, что думал. — Тогда и я скажу тебе, раз такое дело. То, что ты жена Ульянова, только раззадорило меня. Я узнал, что моя любовница Тамара переспала с твоим мужем, мы с ней и поссорились из-за этого. И то, что она была восхищена его физическими данными — тоже знаю, мир не без добрых людей, а Владик имел неосторожность проговориться друзьям. Но про его беду я впервые от тебя узнал. Правда, потом и Тамара подтвердила это.

Конечно же, про мое «особое состояние» и слова, произнесенные голосом Буратино, я не сказал.

— Лика, ты молодая и красивая женщина, у тебя еще все впереди! — сделал я попытку успокоить ее. — Но знай, что «чистка» спиртом и мочегонным обычно не восстанавливает утраченных мужских качеств. В лучшем случае прекращается лишь тяга к анаболикам — это же своего рода наркотик! Если бы это вернуло твое душевное равновесие, я бы предложил тебе руку и сердце, — соврал я, — но думаю…

Лика замахала руками, не дав мне закончить фразу.

— Прошу тебя — о былом ни слова! Если хочешь — будем просто друзьями, но знай, что теперь мне очень тяжело тебя видеть, так что лучше…

— Ухожу, ухожу, ухожу! — понял я намек, а Лика вся в слезах пошла к себе в отдел.

Пожалуй, это самый противоречивый и страшный случай исполнения моего проклятия.

Остались еще два случая, и оба трагичны и лишены какой-либо романтики — ревности, там, или измены. И вспоминать тяжело, но уж раз пошла такая пьянка — режь последний огурец! Вернее, последние два огурца.

Первый из них произошел вскоре после гибели Владислава. Я встретился близ ИМАШа с друзьями — сотрудниками института. Прекрасно помню, где это произошло — у памятника Грибоедову на Чистых прудах. Там я и получил от них известие, что один хорошо знакомый человек, которому я доверял, подготовил «смертельный удар», который намеревается нанести мне завтра на Ученом совете института.

Снова, как и десять лет назад, закружилась голова, все вокруг померкло, затихло, остановилось, я словно отодвинулся и откуда-то из-за пьедестала памятника Грибоедову услышал чужой и безучастный голос, исходящий из уст моего тела, стоящего в кругу друзей:

— Не успеет. Сегодня же вечером разобьется на автомобиле!