Читаем Русский диссонанс. От Топорова и Уэльбека до Робины Куртин: беседы и прочтения, эссе, статьи, рецензии, интервью-рокировки, фишки полностью

Н. Р.: Все хотят издаваться на Западе. Но! И далее отступление… Есть у меня несколько публикаций в англоязычных журналах: мой литагент сделала невероятное – современная русская проза мало кого «там» интересует. Чехова читают, это да… но мы не о титанах сейчас. Англоязычный рынок огромен, а чуждая ментальность, особенно «новоскрепная», никому не интересна. Мои тексты близки европейской ментальности, поэтому кое-что и переведено. А чем отличается их литмир от нашего? Во-первых, гонорарами: они куда более интересны, чем отечественные. Во-вторых, там нет такой цензуры на некоторые вещи – есть на другие, да. Но! Там выросли из коротких гендерных штанишек – а тут еще нет. Об остальном лучше спросить зарубежных литагентов и издателей, ибо поэт в России меньше чем поэт, писатель – меньше чем писатель, литагент – меньше чем литагент, если соизмерять статусы с Европой и США, где без литагента автор – не автор. Там издатель не будет с ним общаться: для переговоров существует «буфер обмена». Институт литагентства в многострадальном отечестве не развит, профессии нигде не учат. Квалифицированных специалистов единицы. Будучи прежде всего писателем, я раздваиваюсь, занимаясь чужими проектами. Это работа, не более: и я бы не делала ее, как и не вела бы свой спецкурс на Ridero для авторов «Музыка слова как практика литературного письма»[163], если б все было бесполезно. Но бесполезно не все – надо проламывать лед цензуры и косности. В целом же ситуация такова: будь автор хоть сто раз Борхесом, литературно-административные питекантропы не допустят его до эдемских тиражей и вменяемых гонораров. Балом правят удобные для литфункционеров ремесленники со скучными текстами. В массе своей ангажированные премиальные списки предсказуемы, за редким исключением. Живая литература живет и дышит в иных местах.

А. В.: Как пандемия и изоляция сказались на вашем творчестве?

Н. Р.: Много работаю, как всегда. Общение ушло в онлайн: и не надо преувеличивать важность личных деловых контактов – люди устают друг от друга, передозировка в общении сродни отравлению алкоголем. Не нужны люди в таких количествах, в которых они были навязаны социумом ранее, – и не только мне. Уединение крайне полезная и комфортная вещь, если правильно его использовать. Разумеется, в разумных пределах. И у каждого они индивидуальны.

А. В.: Вы занялись еще и преподаванием. Почему?

Н. Р.: Лет двадцать с лишним назад я преподавала игру на фортепиано и кое-что знаю про звучащие буквы, а не только ноты. Ну а сейчас по приглашению коллег провела авторский экспериментальный спецкурс, цикл вебинаров «Музыка слова как практика литературного письма». Бесценный музыкальный опыт пошел в дело. Это очень мощное, по-настоящему великое знание… не ведаю, кем бы стала без прививки классической музыкой: она удерживала и удерживает, не дает оступиться в буквальном смысле. Если угодно, это «религия» без человечьего псевдо-деуса… все ихненькие «деусы» врут! В сухом остатке: будет новое пособие по литмастерству именно на основе моей личной практики музыки слова. Для тех, кто не боится. Не боится думать и открывать новые миры: именно так. Ну и моя новая проза, разумеется. Хэнд-мейд. Успеть бы записать – все прозаично, жизнь коротка… Но жить вечно не хочется – это пытка: вечная жизнь. Разве нет? Надо просто дописать всё – и уйти.

А. В.: Что нужно писателю для того, чтобы текст был идеальным?

Н. Р.: «Отпустить» буквы. Выписать всё, что горит – а потом, засучив рукава, пройтись со скальпелем – ну или с косой, кому как, – между строк. Меж слогов. Меж звуков… просочиться сквозь. Снять с текста скальп. Дать наркоз перед этим. Техника саморедактирования уникальна. Если автор не владеет ею, никакой он, разумеется, не писатель. Я мощно отредактировала перед версткой рукопись «Карлсон, танцующий фламенко». Многие новеллы были опубликованы в литжурналах, но и им досталось, я их здорово подрезала. И только теперь они меня устраивают… ну или почти. Идеальный текст – это дар слова, помноженный на бесконечный, безначальный перфекционизм. Всё.

08.02.2021

Часть IV

Фишки

[Читать нельзя запретить, и конец[164]]

«Жили-были на свете король с королевой»

Оглядываясь назад с условной высоты опыта – как прожитого и «переваренного», так и легко выброшенного за борт челопарка, – неизбежно возвращаешься к запаху книг, любимых со щенячьего возраста. Дома к ним относились почтительно, но без фанатизма, и никогда не прятали от детей томики, предназначенные якобы только для взрослых. Да и кто такие эти взрослые? Всего-навсего выросшие дети: счастье, если они так и не повзрослели по-настоящему (не путать с инфантилизмом), а лишь понарошку примерили на себя маски тёть-дядь: так казалось в шесть.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее