Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

Потом она составила мне на листке из школьного блокнота (рецепты в России не жалуют; врачи выписывают медикаменты на чем угодно – от туалетной бумаги до настольного календаря, моей теще однажды выписали медицинское назначение на кулинарном рецепте: мы тогда едва не сделали торт из баралгина и супрастина) долгий реестр лекарств, которые я обязательно должен сегодня же начать принимать, чтобы остаться в живых. Медикаменты, нельзя не признать, были какими-то странными по названиям, чересчур замысловатыми, что ли… Все это сопровождалось напутствием в духе набившей оскомину телевизионной рекламы:

– Каждый человек сегодня, чтобы быть здоровым, должен пользоваться пищевыми добавками. Только американскими! Вы их можете купить исключительно по такому-то адресу. Запишите обязательно! Когда приедете туда, не забудьте сказать, что вы от меня…

Завершился мой визит тем, что доктор Оля приказала мне вернуться к ней после первой фазы лечения заокеанскими пищевыми добавками – всего через три дня. Только к ней. К ней одной. И не забыть заплатить в кассу 800 рублей за новую консультацию.

– И сказать, что от вас? – попробовал отшутиться я. – А лечиться от бронхита, как я понял, мы так и не будем…

Мне кажется, она почувствовала – чисто по-женски, – что больше мы никогда не встретимся. Она выглядела не очень оригинально на фоне медицины по-московски, доктор Оля. В Белокаменной многие эскулапы округляют свои доходы тем, что подрабатывают наводчиками. Нет, не воровскими, до этого дело еще не дошло! Фармацевтическими: получают процент с экзотических – желательно дорогостоящих – лекарств, проданных специально присланным денежным клиентам. Чайникам вроде меня с берегов озера Лох-Принес.

Или вот еще доктор Сидоров. Друзья порекомендовали мне обратиться к нему после того, как у меня выпал один из поставленных в Париже зубных протезов. Московский дантист взглядом опытного лошадника изучил мои зубы и без труда определил закордонную работу:

– Хорошо сделано! – восхищенно цокнул он в ритм льющейся из громкоговорителя разбитной песенки. Загадочная закономерность: во французских зубных кабинетах обычно принимают клиентов под классические композиции: Равель, Вивальди, Григ, в российских же – непременно под Аллу Борисовну или Филиппа Бедросовича.

– Неплохая работа, – понизил планку доктор Сидоров и многозначительно добавил: – Правда, очень опасная для здоровья…

– Как так?!

– Видите ли, у вас во рту много металлических пломб. А ведь они с годами окисляются… Давайте я вам их все поменяю! Поставлю наши, родные!.. – Однако, заметив ужас в моих глазах, он поспешил пойти на попятную: – Не волнуйтесь, слушайте радио! Мы тоже работаем с иностранным материалом… Сделаю дешево, всего за два сеанса. За семь тысяч долларов.

– Не хочу! Если бы это было вредно, никто на Западе такие пломбы и не ставил бы… Все мои амальгамы из одного и того же материала и сделаны у одного врача, которому я полностью доверяю. Не буду ничего переделывать!

– А за пять тысяч? Согласитесь?

– Нет!

– А за три?

– Это уже слишком!..

Доктор Сидоров перестал меня окучивать, увидев, что я вылезаю из кресла. Но недели через две в моей квартире раздался звонок:

– Ну как? Еще не надумали амальгамы менять?

– Ну, знаете ли!..

– Да ладно вам… А жена ваша?

– У жены тоже все в порядке.

– А может, детишки? – не унимался доктор Сидоров.

– Оставьте нас в покое! – не выдержал я.

– Хорошо. Я позвоню позже.

И он исчез из моей жизни так же неожиданно, как и появился. Как чертик, выскочивший из картонной коробочки. Когда я рассказал про предприимчивого доктора Сидорова моей коллеге, она даже не удивилась и не посочувствовала:

– Ах, какие мы нежные! Когда моя дочь рожала, зять решил обратиться в одну клинику, обещающую роженицам комплексное обслуживание. А схватки у Людки начались раньше времени. Так врач с лаборантками бежали за каталкой, увозящей мою дочь в родильный покой, и кричали, хватая за руки: «Подождите! Не рожайте! Мы еще не все анализы вам сделали!» Они боялись, что их заставят возвращать деньги, заплаченные вперед за предродовые анализы… Впрочем, все равно этих денег так нам и не отдали.

Или вот еще. Другая байка. Совсем кратенькая, но тоже самая что ни на есть реальная. К рубашке больного, которого привезли на «скорой» в приемный покой хирургического корпуса, приколота записка: «Это эпилепсия, а не аппендицит, товарищи! Его мне уже вырезали трижды».

Я даже немножко закемарил, предавшись воспоминаниям о врачах и об убийцах…

– Как чувствуете себя? – вернул меня к реалиям хирург. И я очнулся.

– Долго там еще, Александр Иванович? – не мог не взмолиться я после полутора часов операции.

– Последняя дырка – и все! – успокоил меня эскулап.

Едва он это проговорил, как… свет погас!

– Что за черт! – взвыл хирург. – Дайте освещение!..