Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

Я зажмурился: страшно представить, что и как они мне в темноте наоперируют! Нос к пупку пришьют!.. Когда открыл глаза, осторожно, один за другим, определил, что маленький свет все-таки лился – с потолка. Далекий и желтый. Но большая, плоская лампа из четырех белых глаз, только что в упор глядевших на операционный стол, теперь почему-то висела без дела.

– Вновь это сучье вымя накрылось, мать твою! – откостерила сломавшуюся лампу суровая женщина в маске, ассистировавшая хирургу. – Ну да ладно! Всего ничего осталось, так закончим…

В романтическом полумраке под неувядаемое диско о Распутине, «любовной машине русской королевы», Иваныч перестал перфорировать мою ногу хирургическим скоросшивателем и облегченно вздохнул:

– Ну и хватит! Увозите его, пусть «отмокает»!

Вы опоздали, доктор: больной уже реанимирован! И больничная таратайка потащила меня в обратный путь по лабиринту коридоров, пока не вывезла в знакомый покой с грязно-желтыми стенами. К жене! После того как она водрузила на мой нос очки, я почувствовал себя лучше. Не зря утверждают, что все познается в сравнении.

В двух шагах от меня поставили в коридоре носилки-каталку с… инопланетянином! У странного существа в фантазийной, полуободранной одежде на лбу росла шишка, похожая на рог, а под глазом висел огромный лиловый синяк. Отпечаток усталости на его лице очень походил на след от ботинка. К тому же под мышкой у пришельца был судорожно зажат батон, с которым тот ни при каких условиях, видимо, не желал расставаться. По зарубкам на хлебе без труда можно было определить, сколько ему лет.

Парень явно участвовал только что в съемках новой серии «Звездных войн». Одна нога была у него босой – с пятью совершенно человечьими пальцами, правда, почему-то бурыми, – на другой ноге болталась непонятная обувка: симбиоз лыжного сапога и баретки «Прощай, молодость!». Но самое странное и страшное зрелище представляла его грудь. Острая и вспухшая, напоминающая то ли киль корабля, то ли раздавленную птичью тушку. Каждый врач приемного покоя, проходя мимо этого пришельца, застывшего в полной неподвижности, непременно щупал эту грудь и уважительно произносил:

– Ого! Перелом ребер…

Скучающий инопланетянин при этом на несколько секунд оживал, как механическая заводная игрушка после запуска пружины, и издавал на всю длину коридора утробный, низкий звук:

– Ым-м-м!..

Обычно таких каучуковых пациентов выписывают, когда их кардиограмма становится прямой, как линия горизонта в степи.

И тут из госпитальных кулуаров возник уставший, как Господь после сотворения мира, Александр Иванович.

– Все в порядке, – сказал он моей жене. – Забирайте вашего!

– Как? – опешила жена.

– Да хоть на кресле-кончалке, – отмахнулся Иваныч. – Но учтите: минимум месяц наступать ему на эту ногу нельзя! Через неделю придете на осмотр.

– А у нас тут и машины нет, – растерялась жена. – И костылей тоже нет…

– Это дело поправимое, – успокоил хирург. – Пойдемте-ка!

Они отошли в соседнюю комнату. Через открытую дверь мне хорошо было слышно, что там происходит.

– Сколько? – задала дежурный вопрос жена.

– Ну, пятьсот, – раздался мужской голос.

– Сразу пятьсот рублей! – возмутилась жена. – Но это же совсем рядом… Мы живем тут недалеко. – Судя по всему, разговор шел с водителем кареты «скорой помощи».

– Цены такие, – наставительно сказал возила. – Не хотите ехать – не надо. Хоть на трамвай садитесь…

– Безобразие! – возопил я. – Обираловку тут, зурабовы, устроили…

Но мне спокойно ответили:

– А вы, товарищ без ноги, не кричите. Вон мужчина на носилках лежит. Он с четвертого этажа упал. Лежит себе степенно и не возмущается.

Надо было сдаваться. В конце концов, хорошо, что я еще жив. Последняя стадия больного состояния – когда клизма разговаривать мешает. Пока что это был не мой случай.

– Соглашайся! – крикнул я жене. – Хоть с чертом-дьяволом, соглашайся…

– Тогда поехали, – сменил гнев на милость шофер.

– Помогите, пожалуйста, подняться моему мужу – попросила жена. – Он же идти не может. У вас тут костыли, наверное, есть?

– Нет никаких костылей, – принципиально отрезал водитель. – Тут больница, а не аптека! Вместо костылей у нас медбратья есть.

– На что угодно соглашайся, только поехали! – взмолился я.

Откуда ни возьмись, появился уже знакомый мне медбрат с наколками, будто сидевший все это время где-то рядом в засаде:

– Пятьсот рублей.

– Сколько?! – переспросила жена.

– Соглашайся! Ты видишь, у них тут тариф такой… Только поехали! – У меня уже мочи не было наблюдать этот дурдом «Ягодка».

Пока мы торговались с пятисотрублевым медперсоналом, в коридоре стремительно возникли новые действующие лица. Целая компания. Впереди всех деловито несся чернявый мужчина в синей докторской робе и с прищепкой портативного телефона на ухе. За ним два раскрасневшихся, возбужденных медбрата волокли прыщавого юношу с нечесаными вихрами – совсем еще мальчишку – в обесцвеченной от многочисленных стирок байковой пижаме и в войлочных тапках на босу ногу. Его смирительная рубашка была явно с коротким рукавом.