Русский фантастический, 2014 № 01. Сказатели

— Славные жители нашего города! Всех вас собрали здесь, дабы засвидетельствовать всем и каждому, что справедливость торжествует! Торжествует, невзирая на лица и времена, невзирая на сроки давности! Синелиус Бонк, почтенный торговец и член городского магистрата, двадцать пять лет назад, будучи проездом в западных провинциях, ложно обвинил юного сына аптекаря в краже денег. Несмотря на недоказанность вины, Синелиус Бонк, угрожая судье своими связями в столице, настоял на самом строгом наказании мальчика. Тот был заключен в тюрьму, откуда вышел закоренелым преступником, чем принес немало слез и горя окружавшим его людям. Синелиус Бонк! — Два дюжих стражника с алебардами вытолкнули на помост дрожащего и затравленно озирающегося старика в просторной льняной рубахе, наспех заправленной в узкие штаны. — За клевету, за содействие обвинению невиновного, за жестокосердие и мстительность приговариваю тебя к позорному столбу!

Крик отчаяния слился с гулом толпы. Палач с помощниками подвели упирающегося Синелиуса к стоящему на краю помоста столбу с колодками, сноровисто уложили запястья и шею в соответствующие пазы и затем закрыли колодки. Щелчок — и тяжелый амбарный замок, плотно продетый в скобы, намертво скрепил половинки колодок.

— Вот так осужденный Синелиус Бонк простоит три дня и три ночи, а затем он будет с позором изгнан из города на веки вечные! Горожанам дозволяется в течение всего этого времени выражать свое презрение к преступнику.

Двое стражников вынесли за оцепление и поставили перед помостом огромную бадью с тухлыми яйцами и гнилыми овощами. Стражники из оцепления сильно потеснились, стараясь встать подальше от смердящей бадьи. Закованный в колодки завыл, затем зарыдал, а когда в его голову, промазывая поначалу, полетели первые гнилушки, он забился в заскрипевших колодках, и вой его стал совсем уж отчаянным, словно у бездомной собаки, умирающей от холода и голода.

Из толпы почти незаметно выбрались три фигуры в тяжелых, не по сезону теплых дорожных плащах, тщательно пряча лица под капюшонами. Они направились к городской стене, где заросли папоротника и плюща скрывали от глаз потайную калитку.

* * *

— Странный то был мир. До сих пор не знаю, попал ли я к магу или просто к необычному лекарю тамошних мест. Странно было и то, что он нимало не выразил удивления ни моему появлению у себя в доме, ни моему наряду, настолько отличавшемуся от его собственного. Странно было и то, что он понимал нашу речь. Впрочем, он при виде меня сказал: «Еще один оттуда», — отчего я решил, что не я первый провалился именно к этому чародею. Потом (странный у них обычай!) предложил он мне возлечь на обитое черною кожей удобное ложе. Сам же сел на стул чуть поодаль с крохотным фолиантом и изящным грифелем и стал задавать мне вопросы. Он спрашивал о разном — мелком и важном, порой столь незначительном, что я удивлялся его интересу. А порой интересовался такими вещами, что лишь уважение к чужим и потому всегда непонятным обычаям удерживало меня от того, чтобы взяться за меч. Он же вопрошал не просто так. Словно паук, он плел невидимую сеть, ловя то неведомое, неподвластное, то тайное, что всегда нашептывает тебе Некто из-за спины, и, как бы быстро ты ни оборачивался, ты не успеешь увидеть таинственный лик Зовущего. Он был как опытный ловчий, расставляющий ловушки одна хитрее другой, дабы поймать невероятно чуткого зверя. Я чувствовал, что на этот раз Зовущему не уйти, и отвечал чародею, ничего не тая. Он ускользал и прятался, но натыкался на ловушки — и не было ему спасения. Наконец показал мне чародей еще живого, бьющегося в агонии зверя. О, ужас, друзья! То был я сам! Я, всю жизнь ненавидевший зло, называемое Империей. Я, готовый отдать жизнь за свободу себе подобных от гнета этого кровожадного божества. Я, Гортон, считавший себя великим, всего-навсего мстил Империи за перенесенную от заносчивого имперца обиду! Меня тогда высекли за кражу, которой я не совершал. Наказали, несмотря на репутацию и честное имя моей семьи. И я стал ненавидеть.

Сначала обидчика, потом всех столичных торговцев, потом всех из столицы, потом всех, кто за Империю, потом саму Империю…. Дальше пошло-поехало.

— Но таких, как ты, было немало, повелитель, — заметил Варг. — Но они не стали вождями и надеждою многих тысяч, оставшись разбойниками, пиратами, арестантами и каторжниками. Тебе же предначертана была великая судьба!