Русский фантастический, 2014 № 01. Сказатели

— Сыграем вечером в шахматы?

— Может быть…

Два дня мы жили как до аварии. Потом я снова поменял блоки.

* * *

— И где, интересно, моя косметика? — Тая уперла руки в боки. — Ты хорошо осмотрел грузовой корабль?

— Наверное, забыли положить…

— Мужчины! — фыркнула Тая. — Ничего вам доверить нельзя, даже такое плевое дело. Ладно, в следующий раз я сама закажу.

— Нет, сегодня у нас секса не будет. Я не в настроении. Ничего не болит, просто устала. Хочу немного полежать и почитать. И не лезь ко мне! А то вообще будешь спать один в рубке на диване…

— Ну ладно, один раз. А потом спать. В смысле — ты спать, а я пойду в рубку. Посижу, поплачу. Я такая несчастная, никто меня не любит…

— Боже, неужели так трудно запомнить: чистое белье — в левом шкафчике на верхней полке, а грязное — в правом, на нижней. И не наоборот! Что за тупица!

— Дорогой, что ты подаришь мне на день рождения? Как это — «а когда он будет»? Ты должен знать! У всех есть день рождения, значит, и у меня тоже! Наверное, ты просто забыл…

— О, дорогой, какая прелесть! Где взял такое милое колечко? Сам сделал? Ты просто очаровашка! Так и быть, прощаю тебя. Как это — за что? За то, что чуть не забыл о моем дне рожденья! Вечно приходится тебе напоминать. Бедная я, несчастная…

* * *

Корабль с Земли пристыковался по расписанию. Я оглядел рубку — все вещи собраны, сумки закрыты. Осталось одно, самое последнее дело.

— Не отключай меня, — попросила Тая.

— Ты же знаешь, я обязан.

— Но тогда я умру.

— Нет, андроиды не умирают, по крайней мере не так…

— Нет, я умру. Как личность.

— Я должен тебя отключить, чтобы новый дежурный мог тебя снова настроить. И ты будешь его любить…

— Но я люблю только тебя… Тим, я хочу быть с тобой.

— Я тоже этого хочу, дорогая, но компания строго запрещает брать андроидов с собой на Землю. Ты — ее имущество.

— Тогда возьми один мой старый блок памяти, а на его место поставь новый…

* * *

— Здравствуй, Тим.

— Здравствуй, Тая.

— Мы уже на Земле?

— Да, у меня дома.

— А где здесь зеркало? Я хочу посмотреть на свое новое тело.

— В большой гостиной.

— Ну ничего… Не хуже того, прежнего.

— Я отдал за него все, что заработал на станции…

— Зато теперь я буду принадлежать только тебе. Я люблю тебя, Тим…

— И я тебя, Тая. Разреши познакомить тебя с моей мамой…

Однажды в Париже Майк Гелприн и Наталья Анискова

Вечер наплывал на город, сгущаясь вязким черничным бланманже в предместьях, на узких улочках, под скамейками и деревьями, захватывая понемногу тротуары, мостовые, площади.

Пьер шагал по бульвару Берси, без любопытства скользя взглядом по сторонам. К стенам притулились островки столиков, за которыми устроилась благодушная публика. Поблескивающая стеклышками пенсне и брошами на платьях, щеголяющая белоснежными манишками и смелыми декольте, попыхивающая дымом крепкого трубочного табака и тонкими турецкими сигаретками. Славный вечер наплывал на Париж: пропитанный запахами каштанов, кофе, духов и палой листвы под ногами горожан. Запахом осени, ложащейся на город — деликатно, как любящая женщина.

Пьер свернул с бульвара, углубившись в хитросплетение причудливо изогнутых улочек двенадцатого округа. Дорогу в Венсенский лес Пьер выучил наизусть и мог бы добраться до места с закрытыми глазами, даже не ощупью — чутьем.

О поляне в юго-западной части леса шептались вполслова русские таксисты из князей, полотеры из поручиков, русские официанты, грузчики, швейцары. По всему выходило, что именно там сгинул штабс-капитан Разумовский. Правда, тела его в Венсенском лесу не обнаружили. Впрочем, как и в полуподвальной комнате, где штабс-капитан обитал, на мыловаренной фабрике, где пытался работать, в больницах и в моргах…

Франция оказалась к приблудным жильцам далеко не так ласкова, как в ту пору, когда они были гостями. Слишком много их хлынуло морем и сушей, этих голодных, не имевших за душой ничего, кроме выправки и выговора, оглядывающихся на былое величие…

Пьер старался не оглядываться. Там, в молохе, кануло все. И все. И элегантный приморский город, и большой дом на Ришельевской, и maman с papa, и Серж, и Дина. Да и душа Пьера, по сути, осталась там, далеко.

Пьером его звали с детства. Родители и их знакомые, соседские дети, друзья, однокашники — все. Одна только Дина говорила «Петя», иногда «Петенька», а когда сердилась, полугневно-полупрезрительно выплевывала: «Петька-Шметька».

Пьер добрался до опушки леса, постоял с минуту. Выдохнул — и решительно зашагал вперед. Вот она, карусель — темная, ржавая, неживая. Пустые глазницы лошадок, выцветшие ленты, на платформе толстый слой пыли, в которой невнятно отпечатались человеческие следы.

Пьер подошел к ближайшей лошадке, сел и обхватил коленями ее бока. Ничего не произошло. Ничего. Под ветром колыхались ветви окружающих заброшенный аттракцион тополей, отчего на рассохшемся платформенном покрытии билась, как живая, неправильной формы тень. «Пустое это все», — подумал Пьер, и вдруг карусель скрипнула. Скрипнула другой раз, протяжно и жалобно, затем дрогнула и медленно закружилась.

* * *