Русский флаг

Кровь прилила к голове Максутова, застучало в висках.

"Какая пошлость, какая низость выставлять дело в таком виде ради своего самолюбия!"

— Тогда я, господа, — Арбузов сделал паузу, рассчитывая на наибольший эффект, — дернул за шнурок, сделал выстрел, и неприятель бежал, подхватив убитых на руки.

Некоторое время голос храброго капитана тонул в одобрительном гуле. Арбузов достиг своего: он был снова героем дня, по крайней мере здесь, в комнате, заполненной иркутскими простаками и недорослями. Окрыленный, он продолжал:

— От угощения Завойко я отказался, господа. Я отобедал за общим столом с чиновниками, людьми скромными, умеющими ценить храбрость и воинские заслуги. Не скрою, господа, камчатские чиновники предложили мне выдать за своими подписями свидетельство о том, что спасением порта они обязаны мне, а не генералу Завойко… Сам Петр Илларионович Васильков, тамошний судья, дважды делал мне подобное предложение…

— Неужто вы отказались? — изумилась одна из слушательниц.

— Да, — решительно ответил Арбузов, — я отклонил от себя эту честь. Видимо, Арбузову показалось обидным так быстро расстаться с лавровой ветвью победителя, и он закончил многозначительно: — Я просил их только подтвердить это под присягой тогда, когда окажется нужным!

Максутов отдернул портьеру и вошел в комнату. Он не находил подходящих слов и неподвижно уставился на Арбузова, но тот ничуть не растерялся. Мартынов, вероятно, знал бы, как поступить! Уж он натворил бы чудес: дал бы пощечину лжецу, дрался бы с ним на дуэли, примерно расправился бы с ним.

— А-а-а! Дмитрий Петрович! — радушно приветствовал его Арбузов, поднимаясь навстречу.

Взбешенный Максутов резко повернулся и, не ответив на приветствие, направился к выходу.

На лестнице его нагнал помощник правителя канцелярии.

— Дмитрий Петрович? — окликнул он. — Так рано?

— Я отвык от балов, — буркнул Максутов, накидывая на плечи шинель, и к тому же устал.

— Жаль, жаль…

Чиновник кокетливо склонил голову.

— Два слова… — заискивающе сказал он, понизив голос. — Если вам случится по пути заехать в Ялуторовск, я попросил бы вас передать…

Максутов не дал ему договорить:

— В Ялуторовске я, может статься, и побываю, но от ваших поручений увольте. Пользуйтесь казенными курьерами. Так благонадежнее…

На улице было тихо. Молодой месяц не мог пробиться сквозь серую пелену и обозначался на небе светлым, матовым пятном. Редкие снежинки медленно кружили и падали на дорогу.

Утром Муравьев принял Максутова запросто, как старинного друга, пожурив за неожиданное исчезновение.

— Катенька очень огорчилась… — Узнав причину бегства, он долго и искренне смеялся. — Арбузов! Неисправимая личность! Честолюбец и, вероятно, храбрец. Уж я ему окажу прием, могу вас заверить — не обрадуется!

Сегодня и Максутову казалось, что не стоило так сердиться на человека, полного спеси и смешных слабостей. Бог с ним!

Наконец Максутов решился спросить о Петропавловске. Захочет ли правительство оборонять порт в будущем году? Что полагает сделать генерал-губернатор?

Столь прямые вопросы редко кто задавал Муравьеву. В Иркутске за ним укрепилась репутация резкого, вспыльчивого человека, готового мгновенно сменить кошачью мягкость и вкрадчивость на злобное, хищное рычание. Обычно ждали вопросов Муравьева. Даже знаменитый Бенардаки, откупщик-золотопромышленник, соперничавший фактической властью с генерал-губернатором, при встречах с ним был кроток и сговорчив. Бенардаки не перечил Муравьеву — перечили деньги, миллионы, о которые разбивались энергия и настойчивость Муравьева.

Но Максутов и на этот раз почувствовал, что Муравьев с ним радушнее и терпеливее, чем с другими.

— Будет ли и в 1855 году спасен Петропавловск, который протоиерей Громов изволил вчера назвать богоспасаемым градом? — спросил лейтенант.

— Я знал, что этот вопрос вас заинтересует, — ответил Муравьев, протягивая Максутову какую-то бумагу. — Это копия письма, отправленного час назад нарочным курьером на Камчатку. Письмо ответит на все ваши вопросы и тревоги.