Русский фронт, 1914 – 1917 годы

Мощным катализатором будущего противостояния стали Балканские войны, которые, к явной растерянности великих держав, завершились разгромом Османской империи коалицией преимущественно славянских стран, немедленно приступивших к переделу наследства. Тот факт, что Россия не меньше Германии была обескуражена исходом событий и славянам официально не способствовала, никак не убавил впечатления от славянского рывка к контролю над Балканами. В Германии и Австро-Венгрии началась паника,¹⁵⁸ немцы и венгры сплотились против славянской опасности. Германские военные, считавшиеся главными учителями новой турецкой армии, были неожиданно для себя поставлены на грань всеобщего сомнения в их профессионализме. Тогда же, 8 декабря 1912 г., состоялся военный совет, который, по мнению Ф. Фишера и историков его школы,¹⁵⁹ стал поворотным моментом в предыстории Первой мировой войны. На совете, где канцлер Германской империи даже не присутствовал, кайзер дал волю своему гневу и красноречию, сделав несколько жестких милитаристских заявлений.¹⁶⁰ Они впоследствии и легли в основу версии о виновности правящей верхушки Германии в эскалации конфликта. В декабре 1912 г. кайзер санкционировал в прессе начало пропагандистской кампании против России и славян вообще. Однако к концу месяца для военного окружения Вильгельма стало очевидно, что поток статей был инспирирован ради большей поддержки новым программам по усилению армии и флота, а не ради подготовки общественного мнения к войне с Россией.¹⁶¹ К разочарованию и возмущению Тирпица, очередной раз поверившего в серьезный тон радикальных высказываний Вильгельма,¹⁶² уже в начале января 1913 г. кайзер вновь поменял тон своих высказываний на примирительный и фактически отказался от планов превентивного удара по Франции.¹⁶³ Таким образом, сколь решительными ни выглядели бы речи кайзера на упомянутом совете (согласие с ним его подчиненных вполне понятно — от этого зависела их карьера), безусловной заинтересованности Германии в войне это не доказывает.

Реальная (в противовес трескучим фразам) сдержанность и склонность кайзера к дипломатическому пути решения вопроса вызвали на него град критики со стороны пангерманцев и поток граничащей с оскорблением величества пропагандистской литературы, призывавшей кайзера к немедленному началу боевых действий для защиты «германства». Пангерманский союз фактически перешел в оппозицию к правящему режиму, а военные, вне зависимости от их собственного мнения, оставались в первую очередь, исполнителями приказов кайзера.¹⁶⁴ Последнее потепление в русско-германских отношениях зимой 1914 г. закончилось быстро, несмотря на вмешательство советника канцлера Бетман-Гольвега Курта Рицлера, выступившего под псевдонимом в прессе с очень умеренной и даже оптимистичной статьей о будущем развитии контактов с Россией.

Сильное раздражение российской верхушки по поводу миссии Лимана фон Сандерса справедливо вызвало некоторое недоумение в Германии,¹⁶⁵ не ожидавшей столь острой реакции на достаточно типичное явление — немецкого военного советника высокого ранга в турецкой армии, пусть и на важнейшем посту. Так как Османская империя еще не оправилась от поражений Балканских войн, желание младотурок надежно обезопасить Константинополь, связав его с авторитетом нуждающейся в мире Германской империи, было естественно. Однако недооценка психологического восприятия в России всего, что связано с Проливами, стоила Германии надежд на улучшение взаимоотношений с Россией, наметившееся было в 1910 г., после соглашений в Потсдаме.¹⁶⁶

Мнение военных о возможных противниках, в том числе о России, казалось, должно было наиболее оперативно эволюционировать из-за секретной информации, постоянно поступающей из спецслужб, к которой другие слои общества не имели доступа. Однако, отдавая должное роли разведданных и разведывательных служб в перипетиях войны 1914–1918 гг. и в подготовке к ней,¹⁶⁷ необходимо все-таки отметить, что многие факты, замыслы и планы строго секретного содержания из-за затянувшегося мира и общего высокого уровня глобализации могли легко стать достоянием широкой общественности, если бы она внимательно отслеживала соответствующие информационные потоки.¹⁶⁸ План Шлиффена был почти полностью опубликован в одном из специальных периодических изданий еще в 1905 г., и после того, как генерал Вильсон сообщил полный «order of battle» уже в 1911 г., в некоторой степени французский Генштаб на это отреагировал, составив в итоге «план 17».¹⁶⁹ На деле же были восприняты только общие стратегические посылы германского замысла кампании, вполне понятные и без утечки информации, а вот важнейшие детали и общая динамика будущих оперативных действий были упущены, что и поставило Францию на грань катастрофы в начале сентября 1914 г.