Русский фронт, 1914 – 1917 годы

Как известно, замысел и апробирование будущего Танненберга были осуществлены германскими офицерами штаба еще на выпускных экзаменах Академии в 1898 г.,¹⁷⁷ а затем неоднократно воспроизводились с тем, чтобы с удивительной точностью, несмотря ни на что, состояться в августе-сентябре 1914 г.¹⁷⁸ Если бы русские генералы уделили хотя бы минимум внимания анализу довоенных учений немцев в Восточной Пруссии¹⁷⁹ и строительству укреплений Летцена, а не Кенигсберга, то результат Восточно-Прусской операции в итоге должен был быть строго обратным. Можно поразиться и тому, как Ренненкампф, имевший массу знакомых в германской армии и неплохо разбирающийся в их военной теории, мог в августе 1914 г. всерьез полагать, что основные силы германской 8-й армии будут отступать так, чтобы обороняться в блокированной врагом крепости (то есть в Кёнигсберге). Любой, кто имел представление о германских выводах из кампании 1870–1871 гг., кто знал, какими хрестоматийными примерами для любого германского офицера, включая 18-летних лейтенантов, являются Седан и Мец, должен был со всей уверенностью полагать, что основные силы полевой армии никогда не позволят запереть себя в укреплениях, предпочтя этому отступление ради свободы маневра. Характерно, что вполне очевидное узловое значение Летцена как пункта, контролировавшего кратчайший путь через Мазурские озера между неманским и наревским направлениями, где были развернуты 1-я и 2-я русские армии, так и не было осознано русскими даже в реальной военной обстановке конца августа 1914 г. Тогда Летцен, вплоть до отступления армии Ренненкампфа после разгрома армии Самсонова, оборонялся незначительными силами местного германского ополчения, а вчетверо превосходящие его осаждавшие русские силы так и не предприняли ни одного серьезного штурма.¹⁸⁰ В качестве аналога можно привести Осовец, небольшую крепость на Нареве, выдержавшую значительно большую нагрузку на важнейшем с оперативной точки зрения участке, в первую очередь из-за грубой недооценки его потенциала германскими генштабистами. Впоследствии, в том числе 100 лет спустя, Осовец был сделан примером культовой обороны от «германских полчищ»,¹⁸¹ которых рядом с ним никогда не было, хотя технические средства — тяжелая артиллерия, саперы — после первой неудачи немцев были выделены более чем достаточные. Австро-Венгрию же прямо накануне войны (в мае 1913 г.) потрясло дело полковника Редля,¹⁸² ставшее затем основой для самых нелепых домыслов — ведь после того, как выяснилось, что русским агентом много лет являлся едва ли не главный человек в разведке двуединой монархии, казалось, что невозможного для противника нет вовсе.

Ставшая популярной в Германии накануне Великой войны работа балтийского немца П. Рорбаха «Война и германская политика», в 1915 г. изданная в России,¹⁸³ уже во введении утверждала, явно не желая признавать очевидных фактов, что «сыновей 1915 г. можно заранее назвать сыновьями победы»,¹⁸⁴ «единственное, что может принудить к миру — голод неимущих, но запасы истощиться не могут».¹⁸⁵ Особенно автор нападал на Россию, так как русские, по его мнению, ненавидят Германию, и даже 3-летний срок военной службы во Франции введен по требованию России!¹⁸⁶ Анализируя слабости и перспективы восточного соседа, П. Рорбах приходит к выводу, подозрительно похожему на позицию древнегреческого историка Ксенофонта относительно огромной империи Ахеменидов: «Только тот, кто не знает России, может ее бояться!»¹⁸⁷