Русский генофонд на Русской равнине

К счастью для геногеографии, такая проверка себя более чем оправдала. Наиболее подробно результаты были давно изложены в небольшой книжке Е. В. Балановской, Ю. Г. Рычкова «Геногеография (гены человека на карте СССР)» [1990]. Мы решили эти результаты в данной книге привести в исходном варианте, сохранив даже карты, построенные вручную и потребовавшие почти каторжного труда. Мы надеялись, что такое изложение сохранит некий дух времени и создаст историческую ретроспективу геногеографии. Но главное — нам хотелось сохранить память о Юрии Григорьевиче Рычкове, который мечтал о создании геногеографической технологии и геногеографического Атласа задолго до наших с ним совместных работ. И задача геногеографии ставилась им именно так, как она реализована теперь — геногеографические карты должны стать не иллюстрацией, а объективным инструментом статистического анализа генофонда. Мы старались, чтобы вопреки вынужденным сокращениям и дополнениям, сохранился строй размышлений и стиль изложения именно той первой геногеографической работы. Недавно мы провели анализ тех же данных методами современной компьютерной геногеографии. Эти результаты, подтвердившие правильность прежних выводов, приведены в конце данного раздела и главе 4.

§ 1. Потерянные предки

Мелькающее отраженье потерянного навсегда

Н. Гумилев. «Прапамять»

Приступая к первой попытке синтеза геногеографии и антропологии, пробуя извлечь историческую информацию методами геногеографии, мы понимали, что очень важно (как и в случае генохронологии — см. Приложение) иметь контрольные исторические данные. Среди народов России история русского народа — одна из наиболее документированных не только летописными материалами, но и результатами археологических исследований, данными иных гуманитарных и биологических наук, включая антропологию.

Вся совокупность летописных и исследовательских данных указывает на то, что в позднем средневековье происходил процесс славянской колонизации обширной Восточно-Европейской равнины. В то время она не была заселена славяноязычными племенами: финская, балтская, возможно, иранская и тюркская речь звучала на этих пространствах. Антропология со своей стороны подтверждает это тем, что и в современном русском населении отчётливы черты так называемых «субстратных» антропологических типов. Основным из них является «финно-угорский субстратный пласт», то есть антропологический тип дославянского населения, говорившего на финно-угорских языках.

Говорить о некой исконной чистоте русского антропологического типа и исходной однородности русского генофонда — как, впрочем, и генофонда любого другого народа — не приходится. Заметим, что этот вывод был сделан (и с тех пор многократно подтверждён) еще в 80-х годах XIX века профессором Московского университета Н. Ю. Зографом. Именно Н. Ю. Зограф первым показал, что «классические великороссы» во Владимирской, Ярославской, Костромской губерниях несут в своем физическом облике отчётливые черты финно-угорского происхождения.

Но вот загадка. Идя таким путем, антропология может выделить в составе русского населения и финно-угорский, и балтский, и иные субстратные пласты. Однако, увы, антропология не может обнаружить сам «суперстрат» — тот собственно славянский антропологический тип, который включил в себя все до-славянские субстраты. Даже в бесспорно славянских курганных могильниках[22], исследованных археологами на тех территориях, где летописи помещают средневековые племена вятичей, кривичей, радимичей, северян, новгородских словен и других летописных славян, антропологическими методами выявляются лишь досла-вянские черты древнего населения. Антропология как бы тоньше улавливает субстратные структуры, чем этнография и археология. Но это её отличие и привело к представлениям об ограниченности возможностей антропологии в реконструкции истории средневековых славян.