Русский язык в зеркале языковой игры

На важность следования постулату связности указывают многие авторы. Хорошо сказал об этом «добродетельный Музаффар Юсуп Раджаби»: «Не уподобляйся в рассказе щенку, что визжит и крутится, пытаясь схватить самого себя за кончик хвоста» (Л. Соловьев. Очарованный принц, IV).

Нарушения этого принципа обыгрываются многими авторами. Вот отрывок из письма А Пушкина П. А Вяземскому (II пол. марта 1830):

Наше эюлтъе-бытье сносно. Дядя жив, Дмитриев очень мил. Зубков член клуба. Ушаков крив.

В. В. Виноградов пишет, «...в русской литературе принципы композиции, рассчитанной на разрушение логического сцепления частей и прямолинейного течения сказа, получили особенно широкое распространение со времени перевода романа Стерна “Жизнь и мнения Тристрама Шенди”» [Виноградов 1976: 248]. В романе Стерна мы находим не только образцы «околесной» речи, но и ее обоснование: «Историк не может так гнать свою историю, как повозчик гоняет лошаков,— всё вперед... Он принужден раз пятьдесят сворачивать с прямой дороги за тем или за другим, чего ни под каким видом пропустить нельзя...» [цит. по: Виноградов 1976: 249]. Начало «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» стало классическим примером «околесной» речи в русской литературе и неоднократно пародировалось. Приведем его —см. (1) и пародию на него — (2):

(1) Славная бекеша у Ивана Ивановича! отличнейшая! А какие смушки! Фу ты, пропасть, какие смушки! сизые с морозом!Я ставлю, Бог знает что, если у кого-либо найдутся такие! Взгляните, ради Бога, на них—особенно, если он станет с кем-нибудь говорить—взгляните сбоку: что за объядение! Описать нельзя, бархат! серебро! огонь! Господи Боже мой! Николай Чудотворец, угодник Божий! отчего же это у меня нет такой бекеши! Он сшил ее тогда еще, когда Агафья Федосеевна не ездила в Киев. Вы знаете Агафью Федосеевну? Та самая, что откусила ухо у заседателя.

(2) Иван Прохорович Сучковатый- Вы знаете Ивана Прохоровича Сучковатого? Неужели вы его не знаете? Ах! Боже мой, да его вся Коломна знает, спросите в Канонерской, в Торговой, на Козьем Болоте—ей Богу! его все там знают!Я однажды шел daofce от Прачешного- Нет, как бишь он, вот этот мост, ну— тот, что там через Пряжку по Мясной улице— вот, мимо рта суется.- Нет! не припомню! Еще подле него будка полосатая, а подле будки всегда располагается на лавочке будочник, который однажды- Ох, господа! Это презабавное происшествие—об нем вся Коломна очень долго твердила, и все думали, что это шутки, выдумки Фомы (Филипповича, известного своим остроумием во всей Коломне, не менее Вольтера в Европе во время оно- Ну, так, видите, ей-богу правда—иду я, идет и Иван Прохорович Сучковатый, так себе идет, еще и в шинель завернулся—у него прекрасная шинель пьюсового цвета—сукно сам он выбирал в Гостином дворе-и т. д. (по: [Виноградов 1976:244]).

Этот стиль (по выражению М. Слонимского, «кунсткамера словесных уродств») был характерен не только для писателей «натуральной» школы, но и для советских писателей 20—30-х годов (в первую очередь, для М. Зощенко), ср. отрывок из рассказа «Происшествие»:

И едет, между прочим, в этом вагоне среди других такая вообще бабешечка.

У нее ребенок на руках. Вот она с ним и едет.

Она едет с ним в Новороссийск. У нее муж, что ли, там служит на заводе. Вот она к нему и едет.