Русский иероглиф. История жизни Инны Ли, рассказанная ею самой

Самое интересное, – позволю себе отступление, – что я встретила ее много лет спустя; оказалось, что она с начала 1980-х жила в Америке. Уехала учиться, осталась работать, причем в какой-то государственной административной структуре. Видимо, с американским паспортом. Ну а выйдя на пенсию, перебралась назад, к маме, вдове члена ЦК. Вот такая хунвейбинская метаморфоза.

А дальше понеслось. Хунвейбины поняли, что находятся под самым высоким покровительством. В “Жэньминь жибао” их стали называть “застрельщики революции”, что значило: они несут в себе высшую истину и справедливость. И через день-другой эти школьники вышли на улицы, стали устраивать массовые погромы.

Нашего кампуса беспорядки коснулись не сразу, мы были отсечены от города, изолированы от него. Но когда я первый раз после парада поехала домой, причем не на велосипеде, как обычно, а на троллейбусе, то заметила, что в центре происходит что-то странное. Всюду школьники с повязками, они тащат каких-то людей, кого-то волокут за волосы, кого-то за одежду, кого-то за руки. Из домов выносят вещи. Дома мама рассказала, чему ей пришлось стать свидетелем. На противоположной стороне нашего переулочка стояли не обычные китайские фанзы, а коттеджи в американском стиле, которые когда-то принадлежали бывшей рокфеллеровской больнице. В коттеджах жила медицинская профессура, и на нее-то набросились хунвейбины. “Там было что-то ужасное. Мы сидели в саду и слышали, как бьют посуду, ломают и выкидывают мебель”.

Сейчас, задним числом, мне трудно восстановить свою тогдашнюю логику. Но понимание того, что происходит нечто недопустимое, как-то уживалось с готовностью и желанием стать частью новой революционной стихии. Вскоре мы с Аллой решили, что тоже пошьем себе военную форму, даже не по идейным соображениям, а просто потому, что это становилось модно. Надевать уродливые мешковатые кители с чужого плеча мы при этом не желали. Решили, что закажем себе одежду у портнихи, а за образец возьмем кубинскую форму “верде оливо”. Нашу семью обшивала японка, вышедшая замуж за китайца и оставшаяся после окончания войны в КНР. Дай ей любой фасон, она с любым справится. А у нас имелись настоящие кубинские журналы, так что с выбором модели был полный порядок, оставалось только приобрести подходящую ткань.

Вечером мы отправились на торговую улицу Ванфуцзин, где располагался главный универмаг. Оделись, как нам казалось, скромно – юбочки, блузки. Купили ткань, возвращаемся по той улице, уже вечер. И вдруг возникает ощущение напряженности, может быть, даже опасности. Оглядываюсь – сзади, на некотором расстоянии от нас, движется группа мальчишек, явно дворовых, из бедных семей. Одному лет двенадцать, другим четырнадцать – пятнадцать. Но все с повязками на руке. И они неотступно следуют за нами. Очевидно, прислушиваются, но вплотную к нам не приближаются. Почему? Явно же что-то задумали. Говорю тихо: “Ляль, ты обратила внимание?” – “Да. Слушай, Инн, они же борются с буржуазностью, могут с нас «неправильную» одежду содрать”. А не нападают, видимо, лишь потому, что не в состоянии точно определить, кто мы – китаянки или иностранки. (Иностранцев в тот момент пока еще не трогали.)

И мы нырнули в универмаг, спрятались в женском туалете. Выглядываем – мальчишки встали напротив входа и ждут. Мы стали совещаться, что делать. Я предложила удирать поодиночке, потому что вместе мы особенно выделялись из толпы. Лялька-то была одета чуть поскромней, к тому же она поменяла прическу – раньше был хвост, а стали косички. А у меня же волосы кудрявые… (Позже, когда “культурная революция” перешла в новую фазу, мне кричали, что наголо постригут, думали, что у меня перманент.)

В общем, проскользнули. Я мчалась со всех ног. Думаю: а Ляля как? Добежала, не добежала? К счастью, она добралась даже раньше меня.

2

С этого трагикомического эпизода начинается история моих пересечений с хунвейбинами. Поначалу почти безобидная. Они мне даже в чем-то нравились, казались героями дня. Однажды я вошла в аудиторию и увидела записанные кем-то на доске слова агитационной песни. “Возьмемся за перо – это наши сабли и пики. Огонь, огонь! Мы бьем черную банду. Бунт поднимают студенты и школьники. Мы – застрельщики «культурной революции»!” Это была цитата из той самой песни хунвейбинов, которая потом войдет в историю и станет их “Гимном бунтарей”.