Русский иероглиф. История жизни Инны Ли, рассказанная ею самой

Против насилия практически никто голоса не поднимал – было всего несколько случаев “протеста против протеста”. Кто-то осмелился написать дацзыбао о перегибах, у кого-то нашли дневники, в которых выражались сомнения по поводу жестоких методов. Но таких сразу объявляли контрреволюционерами. Одну девушку с немецкого факультета сдали в “органы”; те упекли ее в тюрьму. Это был уже конец августа, сентябрь.

Эйфория революционного насилия охватила всю молодежь – поперек никто не решался действовать, максимум, на что были готовы сомневающиеся, – как-то дистанцироваться. В самом начале еще, когда только-только стали появляться хунвейбины, мы с подружкой пошли к нашему декану посоветоваться. Он был очень интересный человек. Его отец при гоминьдановцах служил мэром Пекина, сам он получил прекрасное образование, учился в Японии и, как говорили, увлекался скачками. А потом примкнул к революции. Ему не очень доверяли, хоть он и занимался в свое время подпольной работой. Он нас выслушал и сказал: “Знаете, девочки, вы, конечно, еще очень молоды. Многого не видели, не знаете. Просто будьте осторожны”. Мы были несколько смущены этим, поскольку ждали одобрения революционных порывов. В итоге не послушались, конечно, но не полезли в первые ряды. Впрочем, как бы я себя ни вела, все равно оказалась бы там, где оказалась в итоге.

3

Август и сентябрь мы, “меньшевики”, потратили на то, чтобы доказать свою правоту в споре с “большевиками”; ходили и в отдел пропаганды ЦК КПК, и в приемную Госсовета. И добивались встречи с министром иностранных дел. Чэнь И вообще-то был старым другом моего отца, они еще вместе во Франции учились. Судьба развела их на какое-то время, но в Пекине они стали регулярно, по-дружески встречаться, играть в игру, которая по-русски называется “го”. Чэнь И домой к нам приезжал, отец к нему ездил. Потом они стали назначать встречи на нейтральной территории, в правительственной гостинице “Пекин”. Одним словом, я его хорошо знала с раннего детства. Он такой веселый был дядька. Как-то пришел к отцу, стоит в дверях гостиной. Я собираюсь выйти. А он: “Ну-ка, скажи, ты кто? Китаянка? Или иностранка?” А я что-то промычала и мимо него проскользнула. Такие были отношения.

И тут нашей группе назначают с ним встречу в закрытом партийном клубе, хорошо охраняемом. Я отправилась на велосипеде и чуть задержалась. Появилась, когда основная группа уже прошла; пока у ворот охранники разбирались, кто я и что я, короткая встреча закончилась. Иду, сопровождаемая охранником, по красивой китайской галерее. А навстречу мне Чэнь И, за ним наши ребята, что-то еще пытаются доспросить. Он видит меня, восклицает: “А! Илла! – У него сычуаньский диалект, а сычуаньцы путают «н» и «л». – И ты здесь?” Типа и ты, Брут? Но вполне дружелюбно.

Это была моя последняя встреча с ним; в 1971-м он умер, его довели до рака – основные события вокруг МИДа, весьма драматические, развернулись позже, когда я была уже в тюрьме.

4

Мао Цзэдун заявил, что Пекин – очаг революции, а пламя революции нужно разжигать по всей стране. После чего Политбюро и практически все партийные органы утратили свою власть; отныне страной управляла группа по делам “культурной революции”. Она-то и продавила решение о бесплатном проезде всех учащихся Китая любыми видами транспорта по всей стране. (Ну, регулярных авиарейсов тогда почти не было, поэтому речь шла об автобусах и поездах.)

Кроме того, местным руководителям велели организовать бесплатное проживание и питание прибывающей молодежи на базе кампусов, а в городках поменьше, не университетских, – в средних школах.

Примерно с конца сентября хунвейбины стали разъезжаться по стране. Например, мой двоюродный брат, наш с Аллой ровесник, который учился в Пекинском институте машиностроения, сразу же отправился в соседний город, где вел революционную агитацию среди жителей. Хунвейбинам было чем заняться – они не только распространяли свет революции, но и охотно разоблачали друг друга, писали доносы: типа такой-то активист заявил, что едет разжигать революционный пожар, а на самом деле прихватил свою подружку, и они укатили непонятно куда, но понятно зачем.

Я так засиделась в Пекине, что хотелось тоже сорваться с места, посмотреть, что происходит в стране. Но если уж куда-то ехать, то в приятной компании. Мы сколотили свою хунвейбинскую группу из трех китарусок: я, Ляля и Рая с французского отделения, чистокровная китаянка, но выросшая в Москве. Составили маршрут. Сеть железных дорог тогда была еще слабой. Из Пекина мы решили выдвинуться на юг, через Нанкин и Шанхай в Ханчжоу. И потом можно было через Куньмин заехать в Сиань, замкнуть круг.

Выехали в 20-х числах октября. Вокзальная площадь была усеяна хунвейбинами. В основном учениками средней школы, с 7-го по 12-й класс. Ну и, конечно, студентами. А самым младшим лет по двенадцать: даже 5–6-е классы к тому моменту пришли в движение.