Русский иероглиф. История жизни Инны Ли, рассказанная ею самой

Группа по делам “культурной революции” объявила: прекращаются занятия во всех учебных заведениях, чтобы молодежь могла заниматься революцией. ЕГЭ тоже отменили, вместе с поступлением в университеты. Мы думали, что однократно (как раз Алла должна была сдавать), выяснилось, что надолго. Так что вся молодежь была свободна. Добравшись до Ханчжоу, мы не только выполнили свой революционный долг, участвуя в собраниях, но и погуляли вокруг прекрасного озера Сиху. И решили, что пора двигаться дальше.

Учитывая прежний опыт, встали пораньше, чтобы первыми прорваться в вагоны и занять сидячие места. На вокзале военные выстраивали хунвейбинов в организованную очередь, мы были в ее начале, но перед самой посадкой выяснилось, что офицер перепутал платформы, все сбилось, и первые стали последними. Нужный нам поезд был набит под завязку, у нас не было шансов взять его штурмом. А в город Куньмин, куда мы намылились, поезда ходили только раз в сутки. Заночевали прямо на перроне, чтобы опять не проморгать состав. Был уже ноябрь – даже на юге в это время уже не очень уютно. Нашли под навесом циновки, надели на себя все что можно, укутались с головой. Наутро встаем, и выясняется, что нужного нам поезда вообще не будет. Потому что в революционную борьбу стали втягиваться рабочие, и забастовщики перекрыли линию возле Шанхая. Мы поняли, что вторую ночь на вокзале не выдержим, и приняли единственно возможное решение: садимся в первый попавшийся поезд.

Но легко сказать – садимся. Подходит поезд. Он уже полон, только в одном вагоне окна открыты. Вещей у нас не так много, но все-таки у каждой по сумочке. Cначала подсадили Аллу, как младшую, потом Раю, потом сумки закинули. Хунвейбины, сидевшие в вагоне, сначала реагировали спокойно: ладно, залезла одна девчонка. Потом вторая. Потом сумки появились. Они решили, что это перебор, и стали окно закрывать. А я как раз лезу. Была страшная минута, когда Ляля и Рая пытались меня затянуть, а мальчишки выталкивали. Я бы не расшиблась, но осталась без документов и денег. Они уедут, а дальше что? Тут подходит железнодорожная милиция. И милиционер начинает увещевать хунвейбинов, почти унижаясь, – милиция в тот момент была слабее революционных подростков: “Ну, ребята, ну, пожалейте девочку”. Уговорили. Я кувырком свалилась внутрь вагона.

Так мы попали в закрытую провинцию Фуцзянь, через пролив от которой Тайвань. Ее только для хунвейбинов открыли. Там было тепло, хорошо; мы задержались недели на три; деньги кончились, пришлось слать телеграммы домой. А дома у мамы была паника: нас, наверное, арестовали или, хуже того, избили. Потому что уже начались столкновения на местах.

Хунвейбины должны были не просто ходить по заводам, а сами участвовать в труде. Именно так: не полноценно “трудиться”, а “участвовать в труде”, на подхвате. Мы явились на какой-то маленький заводик; нас приняли с радостью, отвели в цех. Слава богу, что в советской школе у меня были уроки труда. Знакомые инструменты: напильники, тиски. Мы поработали этими напильниками, но недолго. Зато подружились с балетными и оперными артистами местного театра – на каком-то митинге познакомились. Даже устроили пикник на берегу реки. То есть совмещали полезное с приятным, революционное с личным.

В итоге деньги нам прислали. И в декабре после двух с половиной месяцев отсутствия мы вернулись. Навсегда запомнились эти переполненные вагоны, временные туалеты на станциях, море разливанное нечистот.

Все мирились с хаосом и антисанитарией ради массового передвижения молодежи.

6

В конце концов наверху почувствовали, что дело заходит слишком далеко, вяло попытались пригасить активность. Мы приехали в Пекин, как раз когда вышел партийный призыв к хунвейбинам продолжить революцию дома. Предупредили, что бесплатные поездки скоро прекратятся. Даже ходили слухи, что в марте восстановят занятия и завершат хунвейбинскую кампанию. Но в реальности завершить ее было уже невозможно, потому что вслед за университетами подтянулись заводы и учреждения, и началась новая фаза, так называемый захват власти.

В Шанхае левые революционные организации вообще отстранили горком от управления и образовали революционный комитет. И по этому образцу всюду стали создавать ревкомы, захватывать ведомства. В частности, мой двоюродный брат, хороший парень, с такой силой поверил в левые идеи, что вошел в число активистов, взявших власть в министерстве машиностроения. Как он сам рассказывал, у него недели на две оказалась печать министерства. У нас, конечно, до этого не доходило: МИД все-таки особое дело. Но и в МИДе стали появляться свои дипломатические дацзыбао, с весны там развернулась внутренняя борьба против мидовского руководства. Наша дружина к тому времени стала переходить на более охранительные позиции. А бывшие охранители, наоборот, стали очень рьяными и нацелились на Чжоу Эньлая, который курировал внешние дела.