Причем нельзя сказать, что низкое качество нашего кино было свойственно именно периоду распада Союза. Сделанные на западный манер трэшевые поделки не были чужды и первым русским хоррорам. Ими были картины еще старо-российского периода, подвергшиеся уничижительному разносу от высоколобых искусствоведов, но при этом пользовавшиеся успехом у рядовых зрителей. Примечательно, что первые наши кинохорроры снимались па западным лекалам, не теряя контакта со средой, из которой вышли. В точности как эффектные триллеры поздней перестройки.
Эти начальные хорроры и триллеры ставились как жуткое кино, современное реалиям того времени. Параллельно они выходили в виде экранизаций русской классики – с антуражем исторического периода, о котором повествовали. К таким лентам можно отнести «Пиковую даму», «Дочь купца Башкирова, «Ночь перед Рождеством» и «Портрет» по повести Гоголя. Но с появлением СССР как государства жанр или прогибался под партию («Призрак бродит по Европе» и «Кащей Бессмертный») или, не желая служить политическим интересам, оставался в границах исторических и сказочных экранизаций, к которым относятся «Майская ночь» с «Вечерами на хуторе близ Диканьки».
Так что русский киноужас развивался фрагментарно. В один период была востребована его оригинальная, непривычная русскому зрителю атрибутика, затем – эффектность, выгодная властям для трансляции политических посылов в сердце массового зрителя. Параллельно этим тенденциям росла и падала востребованность хоррора как броской, шоковой формы, с помощью которой можно было привлечь внимание к злободневным темам.
Но с распадом Союза ужас начал превращаться в цельный жанр, где каждая из его граней не подчинялась определенному временному периоду, а обуславливалась общей идеей – пугать и заинтересовывать. Благодаря чему в производстве жанрового кино возобладала техника, при которой начинали сниматься литовские и польские фильмы. Это подвинуло жанр ближе к западным канонам, впоследствии пришедшим на смену лентам с выраженным русским культурным нарративом. Благодаря такому брожению в жанровой среде стали появляться нейтральные триллеры без яркой привязки к типично советскому или типично западному антуражу. Помимо упомянутых в разном контексте «Доминуса», «Сатаны» и «Семьи вурдалаков», к последним относятся вершины советского жанрового кино в виде «Господина оформителя», «Ночлега» и «Жажды страсти».
Задействованные в них хоррор – и триллер-элементы внешнего плана (страшная картина, тревожный звук, царящий над действием саспенс), производили на русскую аудиторию такой же эффект, какой та испытывала при просмотре западных жанровых картин. Мрачные элементы здесь открыто позиционировались как то, что должно производить впечатление на зрителя и работать на эффект шока при просмотре. В каком-то смысле страшное кино служило обозначенным во вступлении целям продуктивнее литературы. Благодаря большему техническому инструментарию, оно плотнее сталкивало человека с выдуманной автором реальностью и углубляло опыт контакта со страхом. Это позволяло сделать такой опыт личным, не зависящим от коллективных травм прошлого, которые встречаются в истории любого народа.
Послесловие
Избавление от сидящих в массовом сознании страхов полезно любому обществу. Конечно, имеется в виду не полная свобода от того, что нас пугает. Как было сказано в главе «Мрак сюжетов, знакомых с детства», многие страхи наших предков были эволюционно оправданы. Их нарушение грозило гибелью, во избежание которой люди продумывали систему табу и запретов. Многие из них существуют до сих пор. Как, например, запрет детям контактировать с огнем, понятный взрослым. Вместе с тем, немалая часть старых табу осталась в подсознании русского человека. Как, например, страх перед имеющим власть авторитетом, который ассоциируется в коллективном подсознании с фигурой отца. Такая установка отпечатана в поколениях. Конечно, ее нельзя назвать деструктивной, потому что четкое следование за фигурой руководителя было оправдано в кризисные годы. Как, например, во время революций и войн.
Но в главе об экзистенциальном ужасе мы отметили, что в подобные времена коллективный страх русского человека проявлялся особенно ярко. Почти не обнаруживая себя до масштабных исторических событий, привычка прятаться перед власть имущим создавала напряжение в обществе. Оно приходило к людям в виде страхов через искусство. Например, литературу, которая всегда изобиловала жуткими сюжетами. А в переломные моменты – подавно.
Следует признать, что не всегда такие страхи проявлялись негативно. Например, в те же военные годы государство использовало образы из родной русскому человеку культуры, чтобы через кино ослаблять в массовом сознании тревогу. Тогда пугающая картинка на экране работала во благо и объединяла большие массы людей.