Русский консерватизм и его критики: Исследование политической культуры

Византийскую теорию симфонии было трудно, если не невозможно, реализовать. Например, когда две партии делят власть, естественно, что каждая будет стремиться усилить свою власть за счет другой. К тому же в христианской мысли приоритет закреплялся за духовной сферой — кто неподвластен божественной воле? — и глава церкви обладал неотъемлемыми правами на превосходство. Св. Иоанн Златоуст, архиепископ Константинополя IV века и отец церкви, очень популярный в России, утверждал, что «священство есть власть более почетная и великая, чем само царство»[62]. Или, как Никон выразит это, «царь долги имением оставляет, священник же долги согрешением»[63]. Фактически Никон лелеял те же самые представления об отношениях между короной и митрой, что и Иосиф Волоцкий до того, как он направил все свои силы на поддержку трона.

Алексей сначала соглашался с Никоном и обращался с ним как с равным. Отправляясь в 1654 году на войну, он просил патриарха распоряжаться вместо него и даровал ему титул великого государя. Никон использовал все преимущества этого титула; на самом деле он пользовался ими даже до назначения патриархом[64]. В течение двух с половиной лет царского отсутствия он осуществлял руководство во властной манере, заставившей отвернуться от него даже реформаторски настроенных друзей. Под конец он отдалил от себя так много священников и аристократов, что по возвращении Алексей охладел к нему. Не последней его проблемой была и неприязнь супруги царя. В 1658 году, оскорбленный несколькими боярами, которые презирали его как выскочку из крестьян, и обиженный, что царь не появился на двух следовавших друг за другом службах, проводившихся патриархом, Никон покинул свой пост, хотя и не сложил с себя сан (в чем он позднее обвинялся), и удалился в монастырь.

Попытки примирения провалились, и в течение восьми лет русская церковь, по сути, вообще не имела главы. В 1666 году Алексей созвал собор, чтобы разрешить спор. Это был показательный процесс, где присутствовали два греческих патриарха, которые не имели достаточных полномочий и, как предполагается, были подкуплены[65]. Одно из обвинений, выдвинутых против Никона, состояло в том, что в отсутствие царя в Москве он присвоил себе титул великого государя. Это и другие связанные с ним обвинения, на которых настаивали греки, в крайней степени зависимые от Москвы и согласившиеся на все, что она хотела, были по большей части безосновательными, и Никон смог доказать это в своем пространном ответе.

Он тщательно систематизировал свои политические идеи в длинном, по пунктам, опровержении выдвинутых против него обвинений на соборе 1666–1667 годов[*]. В нем он вновь подтвердил традиционную византийскую теорию, согласно которой церковная и светская власти разделены, и перечислил нарушения этого принципа русской короной. Он отрицал, что царь является главой церкви — эта честь принадлежит Христу, и на этом основании отказывал ему в праве назначать священников на высокие места в иерархии и созывать церковные соборы. Соответственно, не было у царя и права на монастырские земли. Как нарушение принципа «симфонии» Никон резко осудил и создание в 1650 году Монастырского приказа, правительственного органа, уполномоченного осуществлять суд над духовенством (за исключением самого патриарха)[66].

Общепризнано, что на самом деле Никон стремился возвысить церковь над государством. Однако в 1930-х годах русский эмигрантский историк попытался нарушить этот консенсус утверждением, что Никон всего лишь хотел восстановить византийские традиции[67]. Но остается фактом, что Никон ясно давал понять: в то время как царь не имел права вмешиваться в дела церкви, патриарху было даровано право вмешиваться в светские дела всякий раз, когда он чувствовал, что царь отклоняется от принципов христианской религии. «В вещех духовных, во славу Божию подлежащих, — говорил он,— Архиереи есть вышши нежели царь… Но в тех, яже в заступление мира сего належат, между же собою противления не имут, обаче архиереи в суде мирском пристяжение имать для лучшаго исправления и в пристойных местах, царь же не к тому в церковных и священных правлениих, яко же выше есть писано. Ибо естьли царь не творит ему пристойнаго в божественных законех, такожде и архиерею возможно быти противу его запрещати, не яко противо царя, но яко противу изступленаго от закона… Тако приимем первее разумение ученых в законе духовнем, яже утвержает, яко власть царская имать быти повинна власти архиерейстей… Сего ради явнейше, царь имать быти мнее архиерея и ему в повиновении»[68].