Русский консерватизм и его критики: Исследование политической культуры

Крижанич был потрясен невежеством славян и в особенности русских, а также их презрением к знанию и учению. Культурная отсталость, по его мнению, мешала им противостоять немецким вторжениям. Тем не менее у него это является еще одним аргументом в пользу самодержавия: только могущественное, централизованное государство могло бы цивилизовать такую страну. Из-за этой мысли Милюков приписывает Крижаничу идеал просвещенного абсолютизма[60]. Царь может и должен побуждать к знанию так же, как он развивает производительные силы. Будучи знакомым с европейской политической теорией, Крижанич дал понять, что видит различие между подлинной монархией и деспотизмом: не связанный институтами и законами король должен подчиняться божественным законам и уважать общественное мнение, он должен также заботиться о благосостоянии подданных. Это было общим местом европейской теории абсолютизма, но совершенно новой идеей для Московии.

Не сложившиеся в систему политические идеи Крижанича не имели влияния, потому что его трактат был опубликован впервые, и притом только частично, в середине XIX века; полностью он не публиковался вплоть до середины следующего столетия. Крижанич умер, сражаясь в рядах польской армии, защищая Вену от турок.

Добровольное подчинение церкви государству, которое произошло в России в первой половине XVI века, избавило ее от той борьбы между церковной и светской властями, которая обуревала католическую Европу на протяжении большей части Средних веков. Единственная попытка возвысить церковь над государством, которая произошла в середине следующего столетия — к этому времени подобные конфликты на Западе были давно позади, — закончилась неудачей, сделавшей церковь более зависимой, чем когда-либо.

Раскол, потрясший Россию в середине XVII века, имел два аспекта: один религиозный, другой — политический. Первый, не относящийся непосредственно к предмету этой книги, вызвал изменения в русской религиозной литературе, литургии и обрядах; целью этих изменений было исправление ошибок, закравшихся в богословские тексты при переводе с греческого, и возвращение церковных служб к их византийским образцам. Современному человеку эти изменения кажутся незначительными: крестное знамение, совершаемое тремя, а не двумя пальцами, пение трех аллилуй вместо двух и т. д. Но для русских людей, настаивавших на том, что их церковь совершенна, и смотревших на греков сверху вниз после падения их империи, они были чрезвычайно важны. Значительная часть населения отказалась принимать нововведения и отделилась от официальной церкви, создав сообщества так называемых староверов (старообрядцев), также известных как раскольники, продолжающие существовать и по сию пору.

Политический спор, сопровождавший раскол, включал в се бя попытку патриарха Никона (1605–1681) утвердить превосходство церкви над государством. Происходивший из крестьян Никон, будучи уже митрополитом Новгородским, завязал дружбу с незрелым и слабым 17-летним царем Алексеем, который был настолько впечатлен им, что предложил назначить его патриархом. Как надменный и властный человек, Никон сначала отверг предложение — под показным предлогом, что он этого недостоин. Но после уговоров согласился — при условии, что царь и его подданные последуют учениям Христа, апостолов и отцов церкви «и… будут слушаться нас как своего главного пастыря и верховного отца во всех делах, которые я буду объявлять из божественных заповедей и законов»[*]. Условие было принято — со слезами на глазах молодой царь распростерся перед Никоном, и в 1652 году тот был рукоположен в патриархи. Отношения, которые Никон первоначально установил с молодым царем, мало чем отличались от отношений между отцом Алексея Михаилом, первым царем династии Романовых, и отцом Михаила, патриархом Филаретом, который был соправителем сына и называл себя «великим государем».

У Никона были очень четкие представления о том, что он хотел сделать. Он настойчиво занимался ревизией текстов и обрядов, которые были в ходу со времен Максима Грека: о Никоне говорили, что у него была «почти болезненная склонность все переделывать и переоблачать по-гречески, как у Петра впоследствии страсть всех и все переодевать по-немецки или по-голландски»[61]. Но он также намеревался пересмотреть и существовавшие отношения между государством и церковью, чтобы восстановить баланс, требовавшийся по византийской теории «симфонии» и нарушенный при московском самодержавии.