Он выбрал эту стратегию, потому что хотел создать всеохватывающий, объединенный фронт всех тех, кто противостоял существующему порядку, — от социалистов до умеренных консерваторов. Такой союз исключал позитивную платформу, которая по самой своей природе порождала бы разногласия; по сути это означало сотрудничество под девизом «Долой самодержавие!». Как писал Струве в редакционной статье первого номера, его журнал посвящен «великому делу борьбы за всестороннее освобождение нашей родины от полицейского гнета, за свободу русской личности и русского общества»[53]
. Созидательная работа последует за этим освобождением. Струве убеждал земцев на время попридержать свои конституционные устремления, чтобы сосредоточиться на создании общероссийского «освободительного движения». «Освобождение», печатавшееся тиражом примерно в 12 тысяч экземпляров, регулярно переправлялось в Россию контрабандой через слабо охранявшуюся финскую границу.Струве был убежден, что самодержавный режим доживает отпущенное ему время, что на самом деле Россия представляет уже не подлинное самодержавие, а полицейское государство, управляющееся «всесторонним наблюдением, негласно осуществляемым на основании тайных инструкций и циркуляров»[54]
. Как только полиция перестанет выполнять свои функции, фиктивное «самодержавие» погибнет. Единственный путь избежать гибели — это реформы: «Мы нисколько не сомневаемся в том, что если правительство не станет на путь коренных политических и экономических реформ, то в России рано или поздно произойдет революция», — писал он в 1902 году[55].В то время Струве все еще благожелательно относился к левым радикалам — вплоть до того, что одобрял террор социалистов- революционеров в ответ, как он говорил, на «правительственный террор»[56]
, — об этом впоследствии он будет сильно сожалеть.В январе 1904 года 50 человек, представлявших около 20 отделений «Союза освобождения», созданного в августе предыдущего года на нелегальной конференции в Швейцарии, втайне от полиции организовали всероссийский «Союз освобождения», выступавший за конституционный режим на основе всеобщего, равного, тайного и прямого голосования.
Кульминацией освободительного движения стал большой земский съезд, открыто собравшийся в Санкт-Петербурге в ноябре 1904 года с вялого согласия нового либерального министра внутренних дел П.Д. Святополк-Мирского. Это было революционное собрание 98 депутатов, которые проголосовали за предоставление русским гражданам неурезанных и равных гражданских прав и за создание представительного органа. Однако полномочия этого органа стали предметом резких разногласий между либеральными конституционалистами и либеральными консерваторами, последними — во главе с Дмитрием Шиповым.
Дмитрий Николаевич Шипов (1851–1920) был в одном отношении необычной фигурой: он соединял приверженность западным либеральным ценностям со славянофильской верой в российскую уникальность. Как и ранние либеральные консерваторы, он выступал за предоставление русским людям всего набора гражданских прав и свобод при сохранении самодержавия. Но, в отличие от Кавелина или молодого Чичерина, он поступал так не потому, что думал о неготовности России к демократии или неспособности царя-самодержца наилучшим образом защитить либеральные ценности, а потому, что считал самодержавие морально более совершенным, чем демократию. Его политические взгляды, при всей искренности, с которой он их исповедовал, поражают исключительной наивностью.
Согласно российскому историку В.В. Шелохаеву, основу политических убеждений Шипова составляла глубокая христианская вера[57]
. Если Льва Толстого, с которым он поддерживал дружеские отношения, можно охарактеризовать как христианского анархиста, то Шипов был христианским консерватором. В отличие от Толстого, который рассматривал государство как силу подавляющую по самой своей природе, для Шипова это был необходимый институт для проведения в жизнь христианских идеалов. Он выступал против демократии, потому что представлял ее как поле битвы частных интересов, тогда как наследственная монархия облекала властью человека, стоявшего над ними. Идеальный режим — это режим, в котором стремление к этическому совершенствованию находится в центре общественного внимания: