Русский логос и «Третий Рим»

И, как легко убедиться, это восприятие власти играет в сознании русского человека доминирующую роль, все окрашено в ее цвет. Поэтому, государство для нас не res publica, а символ власти. Церковь – не символ милосердия, не общество братьев и сестер во Христе (это как раз характерно для русских сектантов, обособившихся от остального мира; они «сестры» и «братья», пусть и избирательно, для себя), а властная иерархия, (патриарх – епископ – священник – прихожанин). Личность признается таковой («уважаемый человек!») не в силу ее божественного подобия, а лишь потому и тогда, когда она имеет власть, неважно какую, хотя бы в виде «начальника шлагбаума».

Быть может, в силу бесполезности попыток изменить жизнь к лучшему (если, разумеется, ты не «во власти»), может, по иным причинам, но русскому человеку присуще некоторое «социальное монофизитство»: социальная среда ему безынтересна. «Общее благо», если и есть у кого-то на слуху, имеет характер не более чем «мистификации». А потому наш общественный быт издревле был покрыт трещинами личного интереса, питавшего центростремительный процесс разложения единого общественного тела. Разве может в таких условиях естественным путем образоваться народность? Ведь она «состоит не в личных свойствах, а в общей идее, т.е. в принадлежности к общей духовной сущности, связывающей отдельные лица не только между собой, но и с отдаленными предками; от этого люди говорят: наш язык, наша история, наша литература, наше отечество. Тут есть общее духовное состояние, которое каждый признает своим»18.

Имели ли его мы? Едва ли. Как свидетельствует история, до монголов единого государства, которое можно назвать «Великой Русью» попросту не существовало, а после татар все вообще раздробилось на обособленные княжества, каждое из которых жило своей удельной жизнью. И далеко не всегда для рязанцев, например, москвичи или новгородцы казались роднее литовцев или германцев. И потому главным созидателем нации и ее главным защитником явилась именно нелюбимая народом власть в лице государства, как группа управляющей элиты. При самом деятельном участии Церкви в лице священноначалия – об этом мы скажем ниже.

Именно ненавистное государство, как персонифицированный властный, жестокий и беспощадный рок, стало для России той скрепляющей силой, которая не давала нашему Отечеству развалиться на атомы и создало русскую нацию. И.Л. Солоневич (1891-1953) доказывал, что Русское государство росло естественным путем по мере присоединения отдельными разбойными ватагами и шайками лихих людей новых территорий. Что-де строгановым и демидовым, ермакам и хабаровым и в голову не приходило создать, например, в Сибири или на Камчатке «свое» государство19. Потому и не приходила, что они от государства бежали, а власть настигала их, постепенно силой включая в свою орбиту новые земли и людей, не позволяя им раствориться в безбрежных сибирских лесах. Самим же Строгановым и Демидовым не было никакого резона бежать от власти, они к ней принадлежали, пусть и не в высших эшелонах.

Мы любим говорить о том, что вернее всякого закона русского человека держат христианская совесть и нравственность, братский дух соработничества и соборности. А К.Н. Леонтьев утверждал обратное: «Нет, не мораль призвание русских! Какая может быть мораль у беспутного, бесхарактерно, ленивого и легкомысленного племени? А государственность – да, ибо тут действуют палка, Сибирь, виселица, тюрьма, штрафы и т.д.»20.

Несложно убедиться, что создание Московского государства сопровождалось не желанием восстановить некогда единую политическую целостность Русской земли (таковой, попросту говоря, никогда не существовало), и не обеспечить «общее благо» для всех русских живущих в разных удельных княжествах, а идеей приумножения Великим князем (равно как и его конкурентами) своих земель за счет соседей. В духовных грамотах Московских князей с древних лет нет и намека на государя, осознававшего себя верховным представителем всего общества. Есть лишь забота князя-отца о своих сыновьях и супруге, чтобы каждый из наследников по завещанию (иными словами, по его личной воле) был наделен достаточным имуществом. Поэтому, в духовных грамотах устанавливаются отношения сугубо семейные, родственные, гражданско-правовые. «Спрашиваем теперь: есть ли во всем этом какая-нибудь государственная мысль?», – задается справедливый вопрос.

Та же картина наблюдается в духовных грамотах князя св. Дмитрия Ивановича Донского (1359-1389), его детей и внуков.