Русский логос и «Третий Рим»

Личная воля завещателя являлась у нас проводником государственных стремлений. Московские князья усиливали одного наследника за счет других, концентрируя земельные владения в его руках. Только в духовной грамоте Иоанна III (1462-1505) начинают пробиваться слабые ростки государственного сознания, но и здесь трудно найти различие между частным княжеским владением и государственным. Он также воспринимал свое княжество, как вотчину, которой распоряжался по личному усмотрению. При царе Иоанне Васильевиче Грозном (1547-1584) происходит решительная перемена: старшего сына Иоанна Иоанновича (1554-1581) государь благословляет Русским царством (а не уделом), а остальным хотя и выделяет уделы, но тут же добавляет, что они составляют собой принадлежность Великого государства.

Могут возразить, что нечто подобное наблюдалось и в Западной Европе – ничуть не бывало. Феодальный лен всегда представлял собой неделимое имущество, переходившее по закону старшему сыну. При этом зачастую личная воля завещателя не имела никакого значения, все определялось по закону.

И только при Петре Великом (1682-1725) в «Правде воли монаршей» проявляется государь, призванный Богом блюсти своих подданных в благочестии и чистоте, а не вотчинник, озабоченный интересами собственных детей. «Царей должность есть содержать подданных своих в беспечалии и промышлять им всякое лучшее наставление, как к благочестию, так и честному жительству»21.

III

Однако, скажут, социальное расслоение общества и нелюбовь к власти не являются исключительной чертой русского общества. И, действительно, эти явления повсеместны и постоянны. Вместе с тем, как показывает история других христианских государств, пропасть между разными сословиями микшировалась тем, что даже низшие слои населения имели свой правовой статус. А потому всегда могли апеллировать к суду, защищая свои честь, достоинство, имущество и саму жизнь. Именно благодаря католическому каноническому праву уже к XIV столетию на Западе сформировался юридический принцип неприкосновенности личных прав человека и его имущества от посягательств политической власти22. У нас же, увы, этим похвастаться никак нельзя.

В глазах нашего соотечественника закон олицетворяется не со справедливостью (при довольно многочисленных «позитивных» поговорках у нас присутствует не меньше других, вроде «закон что дышло…»), а с проявлением власти, ее эманацией. Закону подчиняются не потому, что он справедлив или морален, а потому что неповиновение ему, неисполнение его, наказуемо той самой властью, которая его приняла. Поэтому, и срастаться с ним нет никакого желания: «правовым», рассуждает обыватель, он наверняка не станет, а вот «человеком» может и перестать быть, раздавленный и униженный томами законных постановлений.

Поскольку такое отношение к праву носит далеко не единичный характер, «официальная» жизнь начинает течь как бы по закону, а жизнь «настоящая» – по иным, неписанным правилам и обычаям. К слову сказать, сами законодатели обычно также предпочитают жить вне рамок собственных творений, руководствуясь правовыми традициями, привычными в их кругах. Иными словами, «кто закон пишет, тот его и ломает»23. В результате, несмотря на всеобщий характер принятых законов, в действительности они обращены лишь в сторону нижних слоев, и те, соответственно, воспринимают их как очередное орудие унижения и угнетения.

В известном фильме Н.С. Михалкова «12» есть фраза, неизменно вызывающая искренние аплодисменты зрительного зала, словно в ней раскрыта вся тайна «русской души»: «Да не будет никогда русский человек жить по закону; скучно ему по закону жить, закон мертв, нет в нем ничего личного; а русский человек без личного отношения – пустоцвет».

Конечно, в любом государстве всегда есть, были и будут более или менее справедливые, с точки зрения рядового обывателя, «плохие» и «хорошие» законы. Но так, что закон вообще – не для нас, что он отторгается только потому, что – закон?! Увы, наше прошлое действительно дает массу примеров тому, что век от века закон относился вполне безразлично к судьбам рядовых граждан. Так, по словам Ю.Ф. Самарина (1819-1876), из 15 томов Свода Основных законов Российской империи и 32 дополнений, вышедших на его памяти в течение 20 лет, нет ни одной статьи, которая бы чем-нибудь улучшала положение крепостного сословия24.

Как следствие, в русском обществе столетиями крепло убеждение в том, что от закона нельзя ожидать правды и справедливости, а нужно действовать «лично» через знакомых и их друзей, чтобы получить «свое», обезопасить себя. Вот и весь секрет «личного отношения», о котором говорилось выше. Все это вполне объяснимо, один вопрос – отчего это дрянное состояние мы квалифицируем как нашу «самость» и почему гордимся им!?