Командирам и начальникам, склонным порой грубо материться при разносах своих подчиненных, полезно помнить, что «инвективная речь, сравнительно с эмоциональной, но вежливой речью, больше служит целям возмездия, наказания противника: она дает ту же информацию, но резко, оскорбительно понижая статус оппонента, эти самым его еще и дополнительно наказывая»[177]
. Получается, что в этом случае они фактически нарушают статью Дисциплинарного устава, запрещающей за один и тот же проступок наказывать человека дважды.Вдобавок, мы, наверно, огорчим любителей замысловато-витиевато материться, с тем чтобы произвести впечатление на окружающих: «Там, где говорящие считают непристойную лексику нормой, карнавальное мироощущение исчезает»[178]
, — другими словами, исчезает катартическое, релаксирующее, раскрепощающее психику действие обеденной лексики. В одном из эпизодов романа Л.Н. Толстого приведена речь М.И. Кутузова после сражения под Красным:«В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. — Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! — Он помолчал, оглядываясь…
— Ура-ра-ра! — заревели тысячи голосов.
Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском…
— А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они — видите, до чего они дошли, — сказал он, указывая на пленных. — Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
— А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…, — вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат»
Риторика учит нас, что успех воздействующей речи определяется наличием в ней элементов духовной морали, воспитывающих аудиторию на востребованных оратором началах, и практических интересов, запросов и ожиданий аудитории. Если первые пишутся и произносятся непременно «высоким штилем», то последние должны выражаться простым и доступным пониманию массы языком. Про ораторов, не поднимавшихся выше доводов к практической морали, римлянин Луций Сабин из эпистолярного романа О.П. Цыбенко писал, что они — «оратели, которые только “глас народа», но не его повелители”»[179]
. С другой стороны, исключительно учительная речь, к каким бы высоким целям она не призывала, отрывается от реальных условий, в которых проходит жизнь человека. Умелая организация речи позволяет, опираясь на ценности обыденного сознания слушателей, определяемого практической моралью, добиваться воспитывающего воздействия речи, диктуемого интересами оратора. Так разговаривал с войсками А.В. Суворов, так говорил и его ученик М.И. Кутузов.