Русский мат, бессмысленный и беспощадный, на войне и военной службе

Духовная мораль его речи заключалась в необходимости внушить победителям гуманное отношение к побежденным. На принятие этого тезиса работала и благодарность, и обещание бессмертной славы, которая сама по себе мало что говорила уму и сердцу простого солдата, сутками на морозе и в снегу преследовавшего отступавшего неприятеля. Толстой очень тонко дает это понять, говоря о почтительно недоумевающих взглядах солдат, обращенных на полководца. Практическая мораль простого солдата ясна: уничтожить как можно больше неприятелей, чтобы не пришлось сходиться с ними еще раз на поле боя. Однако такая откровенно людоедская мораль превращает войско в банду убийц, лишенных благородного воинского духа.

Поэтому, чтобы семена духовной морали взошли в сознании войска, они должны были упасть на подготовленную почву, — и Кутузов посредством сниженной и обеденной лексики создает во второй части своей речи атмосферу карнавала, по-видимому, подвергая осмеянию только что высказанные им высокие идеалы гуманизма с позиции солдатской практической морали, как говорил Суворов, «их языком». Впрочем, осмеяние это кажущееся, — вызванный добродушным старческим ругательством веселый смех относился не к содержанию речи; он выражал ощущение общности языка и, следовательно, формировал драгоценную атмосферу взаимной близости и доверия, доверия солдат к может, с первого раза и не совсем понятным словам полководца. Духовная мораль редко усваивается с первого раза; на перестройку сознания аудитории может потребоваться не одна речь, может уйти много времени, но время это только тогда будет потрачено не зря, если первый «вброс» новых ценностей станет ассоциироваться у слушателей с положительными эмоциями, как в рассмотренном историческом эпизоде.

Конечно, никакой атмосферы карнавала, ощущения праздничного «нисхождения» большого начальника до массы подчиненных не состоялось бы, если бы упомянутый начальник вседневно общался, так сказать, «шершавым языком плаката». Был бы просто унылый мат, обычные бессмысленные ругательства, которыми у Толстого обильно уснащают свою речь солдаты. На духовную мораль начальника, если бы таковая и присутствовала в подобном случае, солдаты, скорее всего, не обратили бы никакого внимания. Как с досадой реагировали солдаты на речи некоего генерала, подделывавшегося под Суворова: «Чего этот старик от нас хочет?»[180]

Большим начальникам, умудренным жизненным и служебным опытом, как правило, людям в возрасте стоит помнить, что их матерщина может быть воспринята как попытка обуздать «демона сексуальности» (по В.И. Жельвису). Нет, к несчастью, не демона гиперсексуальности, что характерно для матерящихся подростков, не могущих справиться с бушующими в крови гормонами, для которых нарочитая грубость и инвективизация речи есть форма попрания устоев «отжившего» поколения, более или менее естественное следствие объективно присущего молодому поколению стремлению к социальному бунту, а демона угасающей сексуальности. Смакуемые некоторыми убеленными сединами руководителями непристойные темы и «эротический фольклор», матерщина, нередко есть достойная всяческого сожаления попытка заявить об избытке тестостерона, доказать более молодым подчиненным свою мужественность, жесткость, твердость характера, агрессивность. Выглядит это жалко: и смешно и грустно одновременно.

Как утверждает В.И. Жельвис, оттенки смысла обеденной лексики вполне доступны только носителям языка, поэтому людьми, воспитанными в нерусской культуре, «красоты» русского мата доступны не в полной мере и впечатления особого также не производят. К всему прочему, обыденный «междометный» мат носителя русского языка может быть воспринят как тяжкое оскорбление людьми, в чьей культуре существует настоящий культ матери. Так что в одном случает матерщина становится бесполезной, в другом — небезопасной для сквернослова.

К одной из функций мата, отмеченной В.И. Жельвисом, относится функция подбадривания (самоподбадривания). В первом случае, очевидно, имеет место способ общения с солдатами, к которому прибегал младший политрук Астахов из романа М.А. Шолохова: