Русский мат, бессмысленный и беспощадный, на войне и военной службе

«Бывало, подымает нас в атаку, а мы лежим. И вот он повернется на бок, кричит: «Товарищи, вперед на проклятого врага! Бей фашистских гадов!» Мы обратно лежим, потому что фрицы такой огонь ведут, ну не продыхнешь!.. И тут Астахов подползет ко мне или к какому другому бойцу, даже зубами заскрипит от злости. «Вставать думаешь или корни в землю пустил? Ты человек или сахарная свекла?» Да лежачи как ахнет по всем этажам и пристройкам! А голос у него был представительный, басовитый такой, с раскатцем… Тут уж вскакиваем мы, и тогда фрицам солоно приходится, как доберемся — мясо из них делаем!.. У Астахова всегда был при себе полный набор самых разных слов. И вот прослушаешь такое его художественное выступление, лежачи в грязи, под огнем, а потом мурашки у тебя по спине по-блошиному запрыгают, вскочишь и, словно ты только что четыреста грамм водки выпил, бежишь к фрицевой траншее, не бежишь, учти, а на крыльях летишь! Ни холоду не сознаешь, ни страху, все позади осталось! А наш Астахов уже впереди маячит и гремит, как гром небесный: «Бей, ребята, так их и разэтак!» Ну как было с таким политруком не воевать?»

[Они сражались за Родину]

Как относиться к такому пусть и скрашенному художественным переосмыслением явлению? С одной стороны, сам М.А. Шолохов не воевал. Замысловато матерятся у него все — от рядового до политрука и командира взвода; один из героев даже решительно отвергает перспективу военной карьеры, стоит ему представить, сколько человек будут его материть по мере продвижения по служебной лестнице. Оттого главы из несостоявшегося романа Шолохова явно носят следы лубка: складывается впечатление, что писатель даже любуется такой колоритной особенностью проявления народного духа. С другой — указанный эпизод демонстрирует способ выведения из психологического ступора, основанный на использовании «аргументов», слов и выражений, обычно используемых в повседневной, неэкстремальной обстановке. Речь в этом случае выступает средством возвращения индивида в привычную ситуацию и активации привычных для нее моделей поведения; в данном случае — подчинения. Вдобавок, «задача инвективы в ситуации эмоционального конфликта, — пишет В.И. Жельвис, — просто оглушить, ошеломить в надежде, что адресат не сможет в итоге оказать сопротивление»[181]. Таким образом, набором своих заветных слов Астахов оглушал сознание бойца не хуже разрыва снаряда или мины и добивался безоговорочного повиновения. Другой вопрос — к чему это приводило; ведь командирское искусство вождения подчиненных в бой не предполагает отправки их на убой. Тут мы склонны больше полагаться на свидетельство фронтовика Н.Н. Никулина, что на врага в Великую Отечественную шли несмотря ни на что, как наши предки на Куликовом поле и при Бородино, потому что так было НАДО, а не руководствуясь какими-то идеями или лозунгами вроде «ни шагу назад!» или «вашу мать!».

В другом случае (самоподбадривания матом) уместно вспомнить персонажа М.Е. Салтыкова-Щедрина:

«Он не ел, не пил, а только произносил сквернословия, как бы питая ими свою бодрость».

[История одного города]