Русский МАТ

Эпиграфом к этим заметкам взято заключительное четверостишие стихотворения безвестного поэта, которое десятилетиями приписывали Есенину. В нынешнем, 1994-м, стало известно имя подлинного автора и подлинный текст стихотворения, извлеченный из архивов КГБ. Но я предпочел тот самиздатский вариант, который 70 лет ходил по рукам (я впервые узнал его в 1945-м), ибо такой именно текст был усыновлен стихией фольклора и все 70 лет жил вольной жизнью бесцензурного детища протестующего народного сознания и его фольклорного самовыражения, как и другие бесчисленные "незаконные" плоды народного творчества, среди которых встречаются и авторские, утратившие своих " родителей" и подхваченные волнами фольклора. Некоторые из таких авторских творений узнаются по приметам мастерского пера, а иные неотличимы от подлинно фольклорных, подобно гениальным пушкинским мистификациям в "Песнях западных славян".

Сравним, к примеру, две частушки:

Мне миленок дарит платье
Цвета темного бордо,
А я голая в кровати
В ожидании Годо.

По деревне мы пройдем
Чего-нибудь состряпаем:
Кому жопу разорвем,
Кому хуй оттяпаем.

Обе они — давнишние. Мы легко отличаем продукцию интеллигентского происхождения от "простонародной", как это называлось еще не так давно. Кстати, напомню, что "В ожидании Годо" — название пьесы С. Беккета, классика театра "абсурда".

Теперь сравним еще две частушки:

Еб, еб, ночью
Не помню — чью?
Может быть, поповну?
Все равно, не помню.

Нашу область наградили,
Дали орден Ленина.
До чего ж ты, моя милка,
Мне остоебенила!

Первая — из подлинного фольклора, но она выглядит более мастеровитой и по каламбурно-аллитерационному строю напоминает, в частности, хлебниковскую звукопись или остроту 60-х годов: "был бы ум бы у Лумумбы — был бы Чомбе ни при чем бы". Вторая частушка — стилизация Анатолия Якобсона, литературоведа и поэта, ценимого А.А. Ахматовой. Для тех, кто этого не знает, она скорее, нежели первая, сошла бы за "простонародную".

Вот еще несколько частушек и эпиграмм (эти формы нередко совпадают) из опального фольклора, которые носят более или менее заметные признаки стихийно-фольклорного или профессионального происхождения — то есть частушечные стилизации поэтов. Те и другие порой очень трудно различить.

Ах, еб твою мать,
Поле не на чем пахать,
Запряги пизду в оглобли,
Хуем будешь погонять.

Ваше поле рядом с нашим —
Наше колосистее,
Ваши девки посисястей,
Наши — попиздистее.

Девочка-чухоночка
Ложилась потихонечку
Хоронилась, береглась,
Будто сроду не еблась.

Как с "Союзом" "Аполлон"
Воссоединяются,
А я милую ебу —
Она сопротивляется.

Мой миленек-пьяница,
Пропил хуй да яйца.
Я стою и думаю:
Вдруг пропьет пизду мою.

Тискал девку Анатолий
На бульваре на Тверском,
Но ебать не соизволил:
Слишком мало был знаком.

В нашем маленьком кибуце
Заживем мы, как в раю,
Остальные пусть ебутся
В этой тундре на краю.

Я не знаю, как у вас,
А у нас в Неаполе
Бабы во поле дают
И рожают на поле.

Ныне мы наблюдаем все большее проникновение авторских имитаций и стилизаций в угодья фольклора (что прослеживается и в нашей антологии), а сам фольклор становится все более "профессиональным". И это не удивляет — ведь интеллектуальный и эстетический уровень народа не сравнить с тем, каким был он 30 и 20 лет назад.

С другой стороны, за прошедшие десятилетия честная интеллигенция, вечно опальная, необычайно преуспела в глубинном постижении опальной словесности — кто в тюрьмах и зонах, кто на воле (особенно с 60-х годов) — и это было одним из проявлений противостояния ханжеской идеологии и двойной "коммунистической морали". В песнях В.Высоцкого, А.Галича, Ю.Кима и других бардов встречаются матерные слова и фразеологизмы, вполне в народном стиле, естественно входящие в песенную речь (В отличие от Э.Лимонова, у которого мат "торчит" как в разговоре обучающихся этому подростков).