Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Автор этого послания – Николай Николаевич Соколов, преподаватель лицея памяти Цесаревича Николая (в просторечии – Катковского). Благодаря исключительной распространенности фамилии идентификация его была задачей довольно непростой: разыскав некогда дело Московской городской управы об оценке домовладения на Зубовском бульваре, где жил Иванов после 1913 года, мы получили полный список его соседей (хоть и без подробностей). Далее, после проверки по адресным книгам, стало возможным выявить и минимальные биографические сведения о некоторых из них[538]. Всеми данными о Соколове мы обязаны изданиям лицея: в частности, известно, что он поступил в него в 1886 году и был выпущен в 1894‐м с золотой медалью, окончив полный курс[539]; в 1898 году окончил университетские курсы при том же лицее по историко-филологическому факультету; далее работал там же учителем и тьютором. В справочнике 1909 года он значится как «тутор I кл., препод. русск. и латинск. яз. в том же классе»[540]. Осенью 1917 года Соколов сыграет мимолетную, но важную роль в биографии Вяч. Ив., взяв на себя переговоры с отрядом вооруженных большевиков, явившихся в дом на Зубовском в твердом убеждении, что они были обстреляны из ивановских окон, и желающих арестовать главу семейства. Соколову удалось их разубедить, так что Иванова, уже собиравшегося в тюрьму, оставили в покое[541]. Соколов занимал квартиру № 10, которая, собственно, и упоминается в письме.

На обороте этого послания Иванов, вообще щедрый на поэтические диалоги, начал набрасывать собственное стихотворение:

Труднее, чем за ветром,
Поспеть за буйным метром
Вашего, сосед, посланья!

     А все ж – пущусь с разбега!

     Благодарю, коллега
За благие пожеланья!
На вечере вчерашнем
Сисситии домашнем

На этом набросок обрывается (заставив, между прочим, не один час посидеть над весьма неразборчивым, да еще и недописанным «сисситием» – древнегреческой общей трапезой), но история текста не заканчивается – поскольку в ивановском фонде среди черновых рукописей[542] хранится еще один карандашный набросок этого же стихотворения.

Труднее, чем за ветром,
Поспеть за вольным метром
Вашего, сосед, посланья!

[Пуститься, что ль] А все ж пущусь с разбега

И с [вашим] вами в лад, коллега
Спеть <Спою?> благие пожеланья

Домашней [sic!] сисситии

А с нею и России
скромным гимном
Vivat floreat crescat[543]

На этом заканчивается и он. Последовательность версий ивановской багатели неочевидна: кажется, естественным было бы набросать первый черновик прямо на обороте письма-триггера, но при этом запечатленный там вариант выглядит более отделанным. Неизвестно также, было ли это стихотворение закончено и отправлено адресату.

II. Карт. 10. Ед. хр. 65. Письмо к Вяч. Иванову от неустановленного лица с просьбой передать И. Гюнтеру, что это лицо прерывает с ним всякие отношения.

Очень прошу Вас, дорогой Вячеслав Иванович, будьте другом, исполните мою просьбу. К Вам в дом таскается Гюнтер и вы его видаете, увидите, передайте ему, что я с ним знакомство мое прекращаю, а прекращаю за его болтовню дурацкую, что о С. П. болтал Кузминым нагло и бессовестно.

У этого Гюнтера стало нахал<ьства>, что он может втерет<ься> и на торж<ество> аничковское, а мне не хочется ни какой истории подымать на анич<ковских> торж<ествах>, а кроме того, скажи я ему, что не хочу больше знакомство водить, он примет это по своему обыкнове<нию>, какой-нибудь причиной, лестной ему: ну, скажет, это я из ревности – а я не хочу, что<бы> он даже теперь подумал так, и вижу единств<енный> исход – сказали бы Вы ему. Отбрить его надо по-брюсовски.