Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Уже 10 августа, непосредственно после появления этой заметки, Белый одновременно пишет письма Блоку и Иванову-Разумнику, из которых следует, что его позиция принципиально отдалена как от левоэсеровской, так и от большевистской. Блоку он сообщал: «Левые „эс-эры“ во всех отношениях путаники: запутали меня с Академией, сами из нее вышли, а меня подвели – тем, что в „Известиях“ появилось извещение о том, что я выбран „профессором“. Я, разумеется, отказался: очень жаль, что все это время не вижу ни Тебя, ни Разумника Васильевича – просто в смысле информационном я один: никого не вижу, ни у кого не бываю, ни от кого никаких вестей не имею»[701]. В письме к Иванову-Разумнику Белый продолжил разъяснение собственной внепартийной позиции:

Я сейчас, как улитка, спрятался в свою скорлупу: не радуют эс-эры (правые, средние, левые), на «большевиков» – злюсь, на кадетов – тоже; ощущаю себя анархистом-индивидуалистом. <…> Евгений Германович [Лундберг. – Е. Г.] – только путал, терял мои фельетоны и задолго до прекращения «Знамени Труда» отбил у меня всякую охоту там писать. «Путаники» – Ваши левые эс-эры!..[702]

Как видно из письма, раздражение Белого было направлено прежде всего на Лундберга, который, как он подозревал, был причастен к появлению фамилии «Бугаев» в списках профессорско-преподавательского состава. Однако если опираться на приводимое самим Белым свидетельство об избрании его профессором САОН уже в апреле 1918 года, можно предположить, что в действительности такой факт имел место, а затем он просто забыл об этом и обвинил Лундберга. По свидетельству Покровского, в члены Академии принимали строго по рекомендации: «Нам говорили, что вот этот человек – крупный ученый и притом марксист. – Хорошо, говорили мы, давайте его сюда, а потом оказывалось: этот человек вовсе не марксист и вовсе даже не тот известный ученый, за которого мы его принимали, а только однофамилец этого ученого»[703]. Можно предположить, что Покровский имеет в виду как раз Андрея Белого, который фигурирует в заметке «Известий» под своей фамилией Бугаев, а не под псевдонимом, и чей отец, Н. В. Бугаев, был известным профессором математики. Таким образом, путаница могла произойти с фамилией Бугаева. Кроме того, если Белый был указан профессором Академии, то, например, Валерий Брюсов, который затем читал в САОН в течение двух семестров курсы по истории культуры, в списке значился всего лишь кандидатом в действительные члены Академии.

В любом случае ситуация запутывается еще более ролью в этой истории ученого-марксиста Д. Б. Рязанова[704] – с 1918 по 1920 год он возглавлял Главное управление Наркомпроса по архивному делу (Главархив), одновременно являясь руководителем Главного управления по делам науки; кроме того, Рязанов входил в состав Государственного ученого совета и президиума Социалистической Академии и участвовал в ее основании. В июле Белый устроился на государственную службу (обещавшую постоянный паек) в «Русский архив», где под руководством историка и крупного архивиста Н. Н. Ардашева занимался разбором исторических материалов Воронежской судебной палаты. В записях Белого за август того же года: «Работа в „Архиве“. Профессор Ардашев мною очень доволен, как служащим; проф. Цветаев (директор „Архива“) – тоже, но Рязанов меня не утверждает в „Архиве“, мотивируя, что я – профессор „Социалистической Академии“, между тем как я уже с месяц послал отказ от профессуры; мне лень объяснять „qui pro quo“, потому что ясно: против рожна (Рязанова) не попрешь»[705]. Можно предположить, что Рязанов мог знать о нежелании Белого поступить на службу в Академии, это и стало основной причиной отказа в утверждении его в должности сотрудника архива.

Помимо письма Рейснеру, отправленного 9 августа, в составе фонда Белого в РГБ сохранилось письмо к Покровскому (вероятно второй экземпляр), написанное, скорее всего, в тот же период. Скорее всего Белый получил такое же приглашение, как и Брюсов[706], отправленное Советом САОН 30 августа (или несколько раньше). Это было, по всей видимости, безличное стандартное уведомление, вызвавшее ответную реакцию в виде письма на имя Покровского, которое мы приводим ниже. Думается, что письмо могло быть прочитано публично на заседании ученого Совета САОН и его мог услышать Рязанов.

Свидетельство отказа Белого от сотрудничества с Социалистической Академией позволяет прояснить позицию писателя в точке его кардинального идеологического расхождения с большевиками в области формирования философской базы советского государственного строя, основанной на политике экономического материализма, глубоко чуждой Белому-антропософу.