Русский офицерский корпус в годы Гражданской войны. Противостояние командных кадров. 1917–1922 гг.

После прихода к власти Колчака офицеры, ориентировавшиеся на эсеров (а таких было немало среди офицеров военного времени), оказались в оппозиции и в дальнейшем всячески подрывали колчаковские войска изнутри (на территории Сибири действовало эсеровское военное подполье, видную роль в котором играл штабс-капитан Н.С. Калашников, впоследствии он возглавил антиколчаковское восстание в Иркутске и сумел захватить город, что предопределило последующую гибель Колчака). Многое в организации белых армий повторяло порядки старой армии и воспринималось офицерами не всегда положительно. Так, один из колчаковских офицеров, В.С. Савченко, жаловался в феврале 1919 г. на плачевную ситуацию с наградами за Пермскую операцию и отмечал, что положение напоминает «старый николаевский режим»[539].

Очевидцы отмечали отсутствие единообразия в устройстве колчаковских войск: «Каждую дивизию и корпус можно было определить по совершенно своеобразным настроениям и приемам, которые в них господствовали»[540]. Обособленность и слабая дисциплина вели к противоречиям и конфликтам, не говоря о том, что сохранение партизанского характера армии лишало ее надежд на успех в борьбе с регулярными формированиями красных.

Разделились офицеры и по вопросу об ориентации на Антанту или на центральные державы. В белых армиях господствовала проантантовская ориентация, причем абстрактная верность союзническому долгу была одним из мировоззренческих принципов белого офицерства. Многие офицеры стремились слепо, несмотря на революционную катастрофу 1917 г., следовать идеалу верности союзникам по Первой мировой войне, пытаясь в 1918 г. восстановить Восточный фронт против немцев. Находились и германофилы, рассматривавшие Первую мировую войну как недоразумение, спровоцированное интересами Великобритании и Франции, считавшие Германию естественным союзником России. На Востоке России ярым германофилом был генерал К.В. Сахаров.

Союзнический долг воспринимался многими представителями военной элиты как нечто незыблемое, а к случаям его нарушения относились болезненно. Когда чехословаки в конце 1919 г. сняли с себя все обязательства и, пользуясь бессилием белых, повели себя как в завоеванной стране (отбирали у беженцев исправные паровозы и эшелоны, причем взяли в Красноярске даже два паровоза из эшелона самого адмирала А.В. Колчака[541]), генерал В.О. Каппель вызвал командующего чехословацкими войсками генерала Я. Сырового на дуэль, однако ответа не последовало. Разочарование в союзниках, обвинения в их адрес в отсутствии или недостатке помощи были свойственны многим белым офицерам.

Обособленность демонстрировало казачье офицерство, замыкавшееся в своей среде. В армиях с преобладавшим казачьим элементом (Отдельная Оренбургская, Отдельная Уральская) практиковались назначения почти исключительно из казаков, часто вопреки профессиональным качествам. Наиболее крупную роль в военно-политической жизни Востока России играли представители Оренбургского, Сибирского и Забайкальского казачьих войск.

Белое командование на Востоке России нередко признавало свою определенную вторичность по отношению к командному составу Добровольческой армии и ВСЮР. В частности, высокие назначения в колчаковском лагере получили некоторые приехавшие с Юга офицеры. Среди них В.В. Голицын, Н.Н. Головин, Д.А. Лебедев, Д.Н. Сальников, Н.А. Степанов, притом что не все из них были достойными кандидатами.

Многие участники событий считали генерала Д.А. Лебедева основным виновником неудачи наступления армий Колчака на Москву весной 1919 г. По поручению Колчака была образована комиссия для расследования деятельности Лебедева в составе трех опытных генералов-генштабистов М.К. Дитерихса, М.А. Иностранцева и А.Ф. Матковского. Один из членов комиссии, генерал-майор Иностранцев, вспоминал: «Ознакомление наше с деятельностью Ставки и генерала Лебедева вообще и в частности с оперативными директивами убедили всех нас трех членов комиссии, что дело управления армии находится в совершенно неопытных до младенчества и невежественных, хотя и самоуверенных, руках, что в вопросах организации царит полнейший произвол, хаос и импровизация»[542]. При этом в мае 1919 г. на Лебедева помимо занимаемой должности, которой он не соответствовал, были возложены еще и обязанности военного министра. Ставка и министерство находились в Омске, удаленном от фронта на тысячу с лишним километров, что также негативно сказывалось на управлении.