Русский офицерский корпус в годы Гражданской войны. Противостояние командных кадров. 1917–1922 гг.

Похожее содержание имел приказ войскам Западной армии № 447 от 21 июля 1919 г.: «30 июня 1919 года на ст[анции] Сулея, в санитарном поезде № 7, был обнаружен прапорщик 45[-го] Сибирского стрелкового полка Якимов 1-й, оказавшийся пьяным до состояния полной невменяемости и бывший в истерзанном виде с разбитым лицом. При этом прапорщик Якимов был настолько перепачкан рвотой, что солдаты, выносившие названного обер-офицера из санитарного поезда, должны были завернуть его в мешок, чтобы не запачкаться его рвотой.

Во время отправления с вокзала на гауптвахту прапорщик Якимов кричал, что он офицер и его нельзя арестовывать, сопровождая свой крик площадной бранью, причем таким своим поведением вызвал негодование присутствовавшей на вокзале многочисленной публики, состоявшей из железнодорожных служащих и солдат»[569]. Офицера также лишили звания и отправили рядовым на фронт.

Разложение дошло до того, что 3 августа 1919 г. главнокомандующий Восточным фронтом издал суровый приказ расстреливать по приговорам военно-полевых судов тех офицеров, которые изобличались в пьянстве вместе с солдатами или принуждали их добывать алкоголь нелегальным путем. Кроме того, предписывалось разжаловать офицеров за пьянство в общественных местах, а в случае доходящего до безобразия пьянства дома или в офицерском собрании – после первого предупреждения[570].

В приказе по войскам временно ему подчиненной Западной армии генерал Р. Гайда во многом справедливо отмечал, что армия отступает без должного сопротивления, «в некоторых частях Западной армии появились перебежчики, убийства офицеров и даже случаи насильственного увода офицеров к красным. В частях тыла возрастают случаи пьянства. Появление в разных районах вооруженных шаек из местных большевиков и дезертиров, которые терроризируют население, и большое явление самосуда. Командный состав растерялся. Явлением всего этого считаю виновным[571] командный состав, который слишком далеко стоит от своих подчиненных, а во время боев находится слишком далеко от своих частей. Начальники частей и интендантство не заботятся о регулярном снабжении частей продовольствием, так что есть случаи, что в некоторых частях люди по нескольку дней не получали хлеба и горячей пищи. Командиры полков и начальники дивизий дают неправильные и неточные сведения о составе своих частей, именно штыков, пулеметов, орудий и т. д., а также доносят о тяжелых боях и больших потерях, но на самом деле не существующих. Некоторые начальники при малейших опасностях уходят со своими штабами, причем вызывают панику у подчиненных. Самая главная вина командного состава та, что он в бою не принимает решительных мер к солдатам, не исполняющим приказания и бегущим с фронта»[572]. Однако такой приказ стороннего начальника не принес пользы, а глубоко оскорбил командный состав Западной армии[573], усугубив прежнюю конфронтацию командования двух армий.

Некоторые офицеры не гнушались ловить рыбу в мутной воде и в период братоубийственной войны занимались личным обогащением за счет армии. Утрата моральных ограничений, распущенность коснулись и личной жизни офицерского корпуса. Некоторые высокопоставленные военные одновременно имели по нескольку семей (например, белые генералы С.Н. Войцеховский, А.И. Дутов, А.П. Перхуров и др.), заводили любовниц, походно-полевых жен, пользовались услугами проституток, употребляли наркотики. Не имея возможности жить на два дома, часть офицеров держали семьи при себе, вследствие чего войска производили не вполне военное впечатление, а личные интересы порой превалировали над служебными[574].

Общее падение нравов и ожесточение вели к появлению в офицерской среде лиц с изуродованной психикой – садистов и палачей. Наибольшую известность в этом отношении приобрел генерал барон Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг. Психическим расстройствам были подвержены и некоторые другие видные деятели Белого движения на Востоке России. Супруга генерала М.К. Дитерихса летом 1919 г. рассказывала, что они с мужем ежедневно «устраивают бдения, прячутся друг от друга, потом ищут и, найдя, молятся»[575]. Характерной была и обстановка вагона Дитерихса в декабре 1919 г.: «На столе стояли два больших шандала по три свечи в каждом. Посередине шандал с одной свечой. Прямо сзади стула Дитерихса на стене был прикреплен большой синий щит с белым восьмиконечным крестом, по бокам два полотнища хоругвей. Во всем было что-то таинственно-мистическое… Было что-то совершенно ненормальное во всем этом, а между тем передо мной сидел Дитерихс, в этом не было никакого сомнения»[576].