Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции

Протесты вспыхнули с новой силой. Типичным примером желчной критики служит памфлет архимандрита Варлаама, который громыхал: «Наступает власть тьмы и время антихриста, ибо открытое идолослужение… в столице… что это, как не восстание древнего змия-дракона на Христа»713. Тем временем Департамент иностранных вероисповеданий не жалел сил в попытках саботировать проект, полицейские постоянно предупреждали своих начальников о подрывной деятельности буддистов, а самые злобные личности подбрасывали анонимные письма с угрозами самому Доржиеву. Но вопреки всему, петербургские востоковеды продолжали активно поддерживать строительство дацана. 10 августа 1915 г. Доржиев провел роскошную службу в честь освящения храма, на церемонии присутствовали Щербатской, Ольденбург и другие выдающиеся ученые. Вскоре после революции 1917 г. двоим ученым удалось убедить ЧК сохранить жизнь Доржиеву после ареста ламы и его обвинении в контрабанде ценностей за границу. Однако Щербатскому не удалось уберечь храм, оставленный под его присмотром, от разграбления красноармейцами в ходе Гражданской войны.

Активность многих ведущих востоковедов Санкт-Петербурга по защите религиозных прав представителей буддийских меньшинств империи в истории со строительством храма не была чем-то уникальным. По мере того как востоковедение занимало все более прочное место как академическая дисциплина, ученые стали проявлять больше уважения к изучаемым культуре и людям. Существовали исключения, особенно в высших учебных заведениях, находившихся в ведомстве Православной церкви, и многие еще не до конца освободились от предрассудков, но в целом преподаватели отделений восточной словесности императорских университетов редко считали Азию чем-то низшим, второсортным или недоброжелательным «другим». И в первую очередь это справедливо в отношении факультета восточных языков в Санкт-Петербурге, остававшимся монополистом в этой сфере на протяжении второй половины XIX в.

Формально факультет восточных языков Санкт-Петербургского университета был открыт в полдень 27 августа 1855 г. – по иронии судьбы практически одновременно с финальным штурмом севастопольских укреплений Британией и ее союзниками714. Преподавательский состав включал 14 специалистов пяти языковых отделений – исламский Ближний Восток, Центральная Азия, Восточная Азия, Кавказ, а также иврит. Впоследствии добавились кафедры санскрита, японского, корейского и тибетского языков, а также истории Азии и исламского права. Первый декан факультета Мирза Казем-Бек мог с гордостью сказал в инаугурационной речи, что «нигде еще не были сосредоточены все отрасли азиатских языков и литературы в такой полноте, как в нашем Факультете, и, наконец, нигде еще не бывало такого числа природных представителей Восточной Науки и Русских ученых, исследовавших Восток, на самом месте, вне своего Отечества, как у нас»715.

Подавляющее большинство студентов поступали на ближневосточное отделение, языки которого пользовались наибольшим спросом в Министерстве иностранных дел, самым вероятным будущим работодателем. Динамика поступления улучшалась по мере колониальной экспансии России. Серия малых войн в Туркестане в 1860–1880-е гг. привлекла еще больше абитуриентов в арабо-персидско-турецко-татарский отдел, а продвижение на Дальнем Востоке ближе к концу XIX в. сподвигло многих записываться на изучение китайского и маньчжурского языков716.

Иногда учебный план разрабатывался специально, чтобы отправить некий дипломатический месседж. В разгар Крымской войны директор Азиатского музея Бернхард Дорн предложил открыть курсы афгани, чтобы напомнить Лондону об уязвимости Британской Индии. Он объяснял министру просвещения Аврааму Норову, что «англичанин, столь несправедливо начавший войну против России, долгое время боялся продвижения России в Средней Азии. Афганистан служит барьером между Россией и британскими владениями в Индии… [Англичанин] дрожит при мысли о том, что Россия может шагнуть туда. Английский парламент будет поражен, когда узнает, что афгани публично преподается в России»717.

Как и большинство студентов, министр просвещения рассматривал факультет восточных языков в первую очередь как место подготовки профессионалов. Типичным в этом отношении является письмо 1888 г. министру от ректора университета (назначавшегося правительством): «Наша просветительная миссия на Востоке, политическое утверждение русской мощи и влияния на все углы Азии не могут осуществиться, если мы не будем деятельно к тому готовиться, если рядом с военными мерами не станем подготовлять людей, обладающих как знанием местностей, быта и духовной стороны обитателей их, так и языка последних»718. Императив по подготовке чиновников со знанием Востока был настолько значим, что в 1861 г., когда университет закрыли во время студенческих беспорядков, восточный факультет по специальному распоряжению царя продолжал работу719.