Читаем Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции полностью

Несмотря на постепенный отход Сенковского от преподавательской деятельности в 1830-е гг., Санкт-Петербургский университет не прекращал преподавание арабского, турецкого и персидского языков. В годы пребывания на посту министра просвещения (1833‒1849) мощную поддержку ориенталистике в университете оказывал граф Уваров. Его указ о высшем образовании 1835 г. дал возможность преподавать монгольский и татарский, но реализована она была только десятилетие спустя. Одновременно из-за сложных военных кампаний на Кавказе в учебную программу в 1844 г. были добавлены азербайджанский, армянский и грузинский языки706.

Для преподавания азиатских языков университет часто нанимал носителей этих языков. В их числе можно упомянуть мирзу Джафара Топчибаева, взятого после разгрома университета Руничем, шейха Мухаммеда Айяда аль-Тантави, профессора из Каирского университета аль-Азхар, мирзу Казем-Бека, перса, которого переманили из Казанского университета в 1849 г. По мнению историка, за 35 лет своего существования только трое из 18 преподавателей Разряда Восточной словесности Санкт-Петербургского университета были русскими, семеро имели азиатские корни (остальные были поляками, немцами и французами)707. Преобладание иностранцев не являлось чем-то необычным, в начале XIX в. они занимали большинство мест во всех академических учреждениях столицы империи. Уникальным было то, что многие из них приехали с Востока, а не с Запада.

Вплоть до середины века абитуриентов было немного, и по своей роли в востоковедении университет оставался в тени Казанского. Но все поменялось 22 октября 1854 г., когда Николай I подписал указ о преобразовании Разряда в отдельный факультет. Кафедры в Казани были закрыты, а большинство преподавателей и наиболее способные студенты, а также вся коллекция восточной литературы были переведены в Санкт-Петербург. Решение сосредоточить всю ориенталистику в столице было принято тремя годами ранее, но юридические склоки с Министерством иностранных дел затормозили его реализацию.

Указ Николая не был простой гримасой самодержавия. По мнению нового министра просвещения Авраама Норова, Санкт-Петербург являлся наиболее подходящим местом для преподавания азиатских языков, поскольку здесь «соединяется и больше средств наблюдения за успешным ее [ориенталистики] развитием»708. Но истинной причиной стала растущая потребность самодержавия в знании по восточным темам, поскольку царизм по-прежнему держал курс на территориальную экспансию. Дело было не только в войне с Турцией, начавшейся в 1853 г., и в постоянных восстаниях на Кавказе. Растущая слабость династии Цин открывала новые возможности на Дальнем Востоке, на территориях по берегам Амура.

Этот шаг объяснялся еще и тем, что в 1844 г. царь приказал, чтобы каждый год пять студентов из Закавказья присылались в Санкт-Петербургский университет для учебы на переводчиков709. Когда в середине века набор студентов в Казанском Разряде восточной словесности сильно сократился, министр просвещения начал рассматривать возможность централизовать азиатское образование, чтобы обеспечить постоянный приток хорошо подготовленных чиновников. Поэтому Санкт-Петербург и являлся наиболее подходящим городом.


Разряд восточной словесности внутри историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета первое время находился на положении младшего родственника Казанского Разряда, который стал центром изучения Азии не только в России, но, возможно, и в Европе первой половины XIX в. благодаря сильной поддержке со стороны управленцев и статусу «окна на Восток», как это видели в Казани власти. Однако к 1850 г. петербургские профессора уже заложили в столице прочную базу. Университет был уже хорошо подготовлен, чтобы примерить мантию лидера востоковедения, когда император перенес центр ориенталистики с берегов Волги на берега Невы.

Первые десятилетия существования Петербургской школы важны еще с одной точки зрения. Катя Хокансон отметила, что «в России самые известные востоковеды далеко необязательно были настоящими учеными, а скорее теми, кто оказывался достаточно умен, чтобы монетизировать свой интерес к ориенталистике и восточным сюжетам, появившимся в России как результат западноевропейского энтузиазма»710. Расположенный в культурном центре империи университет повлиял на русскую словесность в ту эпоху, когда Восток находился на пике моды. И когда самый известный профессор школы 1830-х гг. Осип Сенковский обратился к литературному творчеству, это во многом пробудило интерес к этой теме со стороны таких выдающихся писателей, как Пушкин и Лермонтов. Несмотря на сильный налет нигилизма в творчестве Сенковского, это в конечном итоге самый главный вклад этого деятеля в российскую культуру.

Глава 8

Восточный факультет

Перейти на страницу:

Похожие книги

Биоцентризм. Как жизнь создает Вселенную
Биоцентризм. Как жизнь создает Вселенную

Время от времени какая-нибудь простая, но радикальная идея сотрясает основы научного знания. Ошеломляющее открытие того, что мир, оказывается, не плоский, поставило под вопрос, а затем совершенно изменило мироощущение и самоощущение человека. В настоящее время все западное естествознание вновь переживает очередное кардинальное изменение, сталкиваясь с новыми экспериментальными находками квантовой теории. Книга «Биоцентризм. Как жизнь создает Вселенную» довершает эту смену парадигмы, вновь переворачивая мир с ног на голову. Авторы берутся утверждать, что это жизнь создает Вселенную, а не наоборот.Согласно этой теории жизнь – не просто побочный продукт, появившийся в сложном взаимодействии физических законов. Авторы приглашают читателя в, казалось бы, невероятное, но решительно необходимое путешествие через неизвестную Вселенную – нашу собственную. Рассматривая проблемы то с биологической, то с астрономической точки зрения, книга помогает нам выбраться из тех застенков, в которые западная наука совершенно ненамеренно сама себя заточила. «Биоцентризм. Как жизнь создает Вселенную» заставит читателя полностью пересмотреть свои самые важные взгляды о времени, пространстве и даже о смерти. В то же время книга освобождает нас от устаревшего представления, согласно которому жизнь – это всего лишь химические взаимодействия углерода и горстки других элементов. Прочитав эту книгу, вы уже никогда не будете воспринимать реальность как прежде.

Боб Берман , Роберт Ланца

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Биология / Прочая научная литература / Образование и наука