Русский политический фольклор. Исследования и публикации

Внутрицерковная критика «Сказания», начатая А. Кураевым, главным образом фокусируется на такой канонически небезусловной специализации Матроны, как исцеление от порчи через изгнание беса: «Это скорее жизнеописание какой-нибудь магической целительницы и ясновидицы вроде Ванги, но не христианки» (Кураев 1998: 217). В тексте «Сказания» приводятся описания процедуры избавления от порчи посетителей Матроны, в основном таких же, как она, мигрантов, переехавших из деревни в большой город, ее односельчан и дальних родственников, очень близкие традиционным фольклорным нарративам о колдовстве: «Одну больную привезли, порченая была. Матрона ей рукой по голове водит, другой рукой крестит, а сама читает. Больную вырвало в таз, враг вышел, ящерица с рожками, и кружит по тазу. Мать плеснула в таз кипятку, ящерица сдохла, она ее в туалет спустила. А Матрона потом сказала: Надо было ее посадить в баночку и закрыть крышечкой, ведьма бы сама и пришла» (Жданова 1993: 50). Указывает Кураев и на ряд догматически сомнительных историй, зафиксированных в этой книге. Он заявляет даже, что в случае церковной канонизации он сам вряд ли сможет искренне молиться Матроне: «книжка Ждановой содержит слишком много оскорбительных для христианского слуха высказываний, которые звучат от имени Матроны. И пока не доказано, что сама Матрона этих слов не говорила, – я буду проходить мимо ее икон. Если Матрона действительно святая, – она на меня не обидится, ибо, во-первых, святые не обижаются, а во-вторых, она будет знать мотивы моего прохладного отношения к ней» (Кураев 1998: 112, примеч. 309). Кураев не одинок в своем неприятии Матроны. С ним солидарен уже упоминавшийся священник РПЦ Александр Шантаев: «Святость такого рода покидает пределы церковной традиции и обретается более в полустихийном полуязыческом космосе, непросвещенном светом евангельского учения» (Шантаев 2004: 54).

Поскольку никаких других источников, кроме «Сказания», для составления жития и акафиста не было, оно, неоднократно издававшееся большими тиражами, фактически и легло в основу последних. Изгнание бесов как особое призвание этой святой зафиксировано в тексте акафиста[214], составленного к прославлению Матроны Московской: «беснующимся – духов злобы отгнание» (икос 5), «непрестанно ведущи брань с силами тьмы, обличающи козни и коварства их и изгоняющи бесы от одержимых» (кондак 9), «добрая воительнице Христова, мечем молитвы демонския полки устрашающая» (икос 11).

Однако не истории о поражающих воображение случаях экзорцизма волнуют современных почитателей Матроны – в более поздних версиях жития, равно канонических и «вольных», эти сюжеты совершенно исчезают, видимо, как раз по причине своей фольклорности. В то же время история встречи Матроны со Сталиным, вообще не замеченная Кураевым, оказывается на удивление живучей. Будучи изгнанной из официальной версии жития, она появляется, видоизменяясь, в разнообразных авторских его вариантах и получает визуальное воплощение в иконографии.

Визит Сталина к Матроне: версии

В «Сказании» сюжет посещения Сталиным Матроны осенью 1941 года встречается дважды: в пространной версии, записанной в форме мемората, и версии сжатой. Начнем с первой, записанной от уже упоминавшейся Антонины Борисовны Малаховой, которой позже, при подготовке Матроны к канонизации, будет поручено фиксировать свидетельства о чудесах на могиле (На могиле Матушки 1997: 120).