Русский полицейский рассказ)

Во вверенном ему местечке жил каретный мастер, прусский подданный по фамилии Кнор, в общежитии называемый попросту Кнур. Человек солидный, работящий и зажиточный, он изредка покучивал и иногда производил дебоши, за которые раза два попадал в полицию. И вот его-то сотский притащил и запер к свинье Ивана Васильевича. Чем же окончилась эта история – быть может, спросят любопытные читатели. Благодаря добрейшей Дарье Петровне, истинному другу своего мужа, для последнего его служебная «беда» окончилась сравнительно благополучно. Как только Дарья Петровна узнала, какой «Кнур» сидит в хлеву, сейчас сама побежала туда; с извинениями и почетом привела его к себе в дом, обмыла, обчистила, обогрела, одеколоном надушила. Усадила за стол, накормила, напоила и кофеем, и ромом. И пруссак растаял: дал честное слово немца забыть эту историю. Слово свое сдержал и тогда, когда, преследуемый насмешками соседей, стал все чаще запивать, загуливать.

Иван же Васильевич, потрясенный этим случаем, заболел нервною горячкою и в бреду все грезил поросятками, сотским, кнуром, пишущим на него жалобу Бисмарку. Едва-едва, с трудом оправился от этой болезни.

Овсянников Из прошлого: Догадались

В декабре 1878 года, собираясь безусым юношею поступить на полицейскую службу, поехал я к своему старому знакомому Семену Ивановичу Хорошанину, становому приставу одной из белорусских губерний. Хотелось мне поближе присмотреться к службе, к приемам отправления полицейских обязанностей, к розыскам и, кстати, провести в деревне рождественские праздники.

Семен Иванович радушно встретил меня и охотно обещал познакомить со всеми подробностями службы. В первый же вечер, за чаем, рассказал он мне свою служебную заботу: около месяца тому назад в его стане, в лесу около проезжей дороги, найден задушенным зажиточный крестьянин, кулак и мироед ближайшего села Илья Горбачик. Покойный ночью возвращался домой с 400 рублями наличных; ограбление этих денег и послужило поводом к убийству. Подозрение в совершении этого преступления пало на соседа Горбачика пропойцу Ивана Лещука, который вот уже три недели содержится под караулом, но, невзирая на многие побочные улики, упорно отрицает свою вину. Уж как ни старается Семен Иванович добиться сознания: и строгостью, и кротостью, и увещеванием чрез батюшку, – ничто не берет. Уперся Лещук на своем: знать не знаю, ведать не ведаю, и дальше ни с места. Вот дело и застряло на шее Хорошанина. А тут еще начальство, и свое, и судебное, насело: вынь да положь, подавай виновного! А как ты его подашь, если он не сознается, а прямых улик нет?

Наступил первый день Рождества. Возвратился Семен Иванович из церкви и в ожидании пирога засел в канцелярии со своим письмоводителем за разборку почты. Отворилась робко дверь, тихо и молча вошли двое «стойковых»[27] и приведенный ими арестант. Подали письмоводителю разносную; в ней два пакета.

– Вы скольких же арестантов пригнали? – обратился письмоводитель к стойковым.

– Одного только, панночку.

– А где же другой? Ведь должно быть двое арестантов?

– Другой побег, панночку.

– Как «побег»?! – закричал, вскакивая с места, Семен Иванович. – Так вы такие-сякие, будете мне арестантов выпускать? А я за вас отвечать буду! Так вот же вам! Будете помнить!

Началась внушительная и отвратительная расправа со стойковыми, покорно перенесшими это жестокое наказание начальства и так же покорно отправившимися по его приказанию в «холодную» под караул.

Наскоро покончив со своими служебными обязанностями, Семен Иванович уселся за обеденный стол и только что принялся за праздничный пирог, как в столовую вошел письмоводитель с бумагою в руке.

– Семен Иванович! А ведь стойковые-то ни в чем не виноваты!

– Как не виноваты?

– Да конечно же, не виноваты: арестант-то убежал не от них, а еще на первом перегоне, а эти стойковые его в глаза не видали. Вот и донесение урядника!

Смутился Семен Иванович:

– Ах, черт их возьми. За что же я то их?.. Вот история… Ну да ладно, нужно дело поправить. Прикажите отпустить их из «холодной», пусть придут в канцелярию. А я вот сейчас водкой их сам угощу да пирогом. Замажу как-нибудь.

Достал пристав из шкафа полную водочную бутылку, взял чайную чашку и пошел в канцелярию. Стойковые смиренно стояли у порога.

– Ну черт с вами! Подходите сюда, – ласково произнес, обращаясь к ним, Семен Иванович. – Бери вот чашку, держи.

Взял в руки один стойковый чашку. Пристав до краев наполнил ее из бутылки.

– Пей на здоровье! С праздником тебя!

Выпил стойковый, поморщился, обтер полою губы; поцеловал, по местному обычаю, щедрую начальническую руку и хотел поставить пустую чашку на стол.

– Держи, держи, еще тебе налью! – весело и приветливо закричал пристав.

– Ой, будет, панночку. Не надо больше!

– Ну чего там «не надо»! Держи, тебе говорят!

Налил пристав вторую чашку:

– Пей и эту на здоровье! Да пей же скорее! Чего ты морду-то воротишь? Пей, когда дают!.. До конца, до конца!.. Ну вот так! Молодец!

Опорожнил стойковый и вторую чашку. Опять поморщился, сплюнул, утерся, опять приложился к начальнической руке.