Графиня была чрезвычайно удивлена появлением отца и сына вместе.
— Мы заключили мир! — начал граф. — Да и пора… Отец с сыном не должен ссориться… Павел простил мне многое, и взамен этого я теперь навсегда…
Вдруг графиня подняла руки и сделала шаг вперед.
— Павел!.. Это не ты!.. Павел!.. — Она схватила Андрюшку за рукав. — Кто ты?! Граф! Где он? Павел… Сын…
И несчастная женщина без чувств упала на пол.
Послали за доктором, и когда он явился, то констатировал острое помешательство, вследствие чего графиню заперли с доктором в комнате, а наутро увезли в сумасшедший дом.
Угрюмый дом
Осень начала предъявлять свои права.
Над пустынной станцией, от которой убегала шоссейная дорога к городу К., висели кислые, мокрые сумерки.
Было часов семь утра. Пузырчатый дождь, подгоняемый ветром, падал без перерыва. Все вокруг было мокро, все блестело, не исключая и самих досок дебаркадера.
Поезд ушел дальше, а из вагона на площадку, где стояли извозчики, возившие приезжих в город, вышел одинокий пассажир.
— В К., в сумасшедший дом! — громко крикнул он и сел на подкатившую пролетку.
Это был белокурый молодой человек в очках на прямом носу; он согнулся под широким зонтом и меланхолически поглядывал по сторонам своими красивыми, хотя и близорукими глазами.
Проехав ряд неопрятных станционных пристроек, пролетка очутилась на безлюдном шоссе, по правую и левую сторону которого трепетал последними листьями реденький березовый молодняк. Но и он тянулся недолго; вскоре по обе стороны пошли поляны, через которые на горизонте виднелся дымок приближающегося или удаляющегося поезда.
Потом пролетка свернула в жидкую грязь проселка и заколыхалась так сильно, что седок несколько раз схватывался за крыло экипажа.
— Далеко еще? — спросил он.
— А вот она направо и есть! — указал кнутовищем извозчик.
Господин прищурился и не без любопытства стал вглядываться в грандиозный силуэт краснокирпичного здания, похожего на тюрьму.
Оглядывая эти многоэтажные стены, испещренные небольшими квадратиками окон, а по углам украшенные полукругами башен, так и хотелось заглянуть в прошлое с вопросом о том, что здесь было прежде, когда К-ий сумасшедший дом не распростер еще над его многолетними сводами своей буровато-желтой вывески.
Вокруг громадного газона, окруженного низенькой, обветшалой оградкой, пролетка подъехала к наглухо запертому подъезду, без крыльца, с одним маленьким портиком на гигантски высокой чугунной двери в две створки.
Кругом было тихо. Где-то вдалеке просвистел поезд. Слабосильный ветерок налетел на чахлую группу деревьев и прошелестел остатками листьев.
На звонок не отпирали, по крайней мере, минут пять, наконец раздался какой-то глухой гул; потом он ударился в дверь. Вслед за этим шумом одна створка медленно отделилась, высунулась седая, лысая голова и, пропустив посетителя, опять закрыла дверь.
— Ну и местечко! — пробормотал извозчик, оглядываясь кругом и засматриваясь на верхние этажи. — Вот-то попасть сюда, спаси господи, ровно в могилу… Ишь!.. Решеток-то сколько!..
Посетитель этого мрачного дома был Андрей Павлович Долянский. Ему всего двадцать семь лет, и только год тому назад он сделался врачом.
За таинственно распахнувшейся чугунной дверью его взорам представился громадный вестибюль, походящий размерами скорее на залу, в глубине которого виднелась широкая лестница, тотчас же распадающаяся на две стороны.
Свет падал только сверху в небольшие квадратные окна, отчего царил полумрак.
На деревянной вешалке было несколько пальто и шляп. Кругом — ни звука!
Старик швейцар хриплым, старческим голосом спросил вошедшего о цели посещения и, получив в ответ, что он врач, заступающий на место недавно переведенного отсюда, снял пальто и больше уже не спросил ни слова. Он сел тут же на табурет, опустил свою лысую голову и словно застыл. На вопрос Долянского: «Как пройти к главному доктору?» — он молча указал на дверь налево, где действительно значилось на медной доске: «Главный доктор Карл Федорович Шнейдер».
— Он дома? — спросил молодой врач.
Старик молча кивнул.
Подходя к дверям квартиры главного доктора, Долянский несколько раз не без любопытства оглянулся на странного старика, напоминающего автоматическую фигуру.
Едва он дернул за ручку звонка, как тут же около двери трепыхнулось что-то тяжелое, потом ударилось об ручку — и дверь распахнулась.
Долянский инстинктивно отскочил назад. Перед ним на задних лапах стоял громадный водолаз.
Потом он опустился на все четыре лапы и, повернувшись к нему хвостом, два раза громко пролаял, оглядываясь на посетителя и не пуская его ни на шаг далее.
На этот призыв вышла молодая женщина, довольно странной наружности, она была одета очень пестро; в чудные косы ее вплетались ленты, черные как ночь глаза метали искры и смотрели далеко не дружелюбно. На вид ей было лет двадцать пять.
Она оттолкнула ногой собаку и странно спросила:
— Вы кто такой?!!