прекрасное лицо одной из героинь романа озарено „лучами
солнца, пылавшего на западе" (стр. 527). Иногда головка кра-
савицы ярко освещена „пробившимся сквозь ветви солнечным
лучем" (Вельтман, „Приключения, почерпнутые из моря жи-
тейского", стр. 258. Тоже в повести Погодина „Русая коса",
стр. 11). Освещение зари, солнца заменяется порою искус-
ственным светом лампады, фонаря: „слабый луч лампады, го-
ревшей у образа Спасителя, падал на лицо спящей девушки"
(Жукова, „Самопожертвование", стр. 162). Фантастическим зе-
леноватым, гаснущим светом озаряет Лермонтов героиню
„Вадима": „фонарь с умирающей своей свечою стоял на лавке,
1361
и дрожавший луч, прорываясь сквозь грязные стекла, увели-
чивал бледность ее лица; бледные губы казались зеленова-
тыми; полураспущенная коса бросала зеленоватую тень на
круглое гладкое плечо..." В „Вадиме" же встречаем портрет,
где передается освещение фонаря: „догорающий пламень огарка
сквозь зеленые стекла слабо озарял нижние части лица бедной
девушки").
У гр. Соллогуба в повести „Метель" — женщина „чудно
освещена красноватым отблеском нагоревшей свечи" (стр. 107).
Комбинируются иногда оба освещения — заходящего солнца
и лампады — световой эффект, к которому часто стремятся
живописцы. Красота героини Жуковой в „Суде сердца", осве-
щенная светом умирающего дня и трепещущей лампады, каза-
лась сверхестественною" (стр. 83). У Лермонтова в „Вадиме"
молящаяся Ольга на коленях перед иконой — „спина и плечи
ее отделяемы бдлли бледнеющим светом зари от темных стен,
а красноватый блеск дрожащей лампады озарял ее лицо".
Приемы литературного живописания в этих портретах 30-х го-
дов на лицо; в них уделяется большое внимание краскам внеш-
ности, придается существенное значение красочному фону,
позволяющему рельефнее выделить женский облик: красавица
освещается то солнцем, то зарей, то искусственным светом.
И недаром, говоря о внешности своих героинь, писатели не
раз ставят себя в положение художника.
Так, Шахова принимает на себя роль живописца, давая
портрет своей героини. Ей нужны для него краски, и она бе-
рет лазурь у неба, пурпур у зари, белизну у лилир, блеск
у шелка и т. д.
Я мучился — и вымыслил прекрасный идеал:
Лазурь у неба южного похитил для очей,
У шелка лоск заимствовал для змейчатых кудрей,
Покрыл чело высокое лилейной белизной,
Ланиты облил пурпуром денницы молодой.
В уста, как розы алые, амврозией дохнул,
Высокий стройный стан ее роскошно развернул"...
(„Мадонна", стр. 147).
Правда, краски, к которым прибегают портретисты, часто